Путешествие Ибн Фаттумы - [28]

Глава повернулся к трибуне перед дворцом и взошел на нее. Он обратился к народу, излагая ему историю революции, рассказывая о сражении, принесшем победу, и о достижениях народа в различных областях жизни. Я сосредоточенно следил за чувствами и эмоциями, которыми обменивались глава и народ. Я не ставил под сомнение их воодушевление, общие надежды и единство взглядов. Они не были беспомощной, растерзанной нацией, не потеряли самосознания и обладали культурой, но им как будто недоставало чего— то важного. Казалось, что счастье их было чем-то омрачено. Я увидел нацию, у которой была миссия и они в нее верили.

Когда глава закончил речь, по площади прошествовал отряд всадников с обнаженными копьями. На острия были насажены отсеченные человеческие головы. От ужаса увиденного у меня замерло сердце. Я посмотрел на Флуку, он коротко сказал:

— Бунтари и предатели!

Для разговора не было времени. Народ снова запел гимн. Празднества завершились всеобщим ликованием.

Мы вернулись в гостиницу, чтобы пообедать. За обедом Флука сказал:

— Тебя расстроил вид отсеченных голов? Это была необходимость, неизбежность. Наш режим требует, чтобы человек не вмешивался в то, что его не касается, чтобы каждый был занят своим делом. Инженер не может болтать о медицине, рабочему не дозволяется вмешиваться в дела крестьянина. Никого из нас не касаются дела внутренней и внешней политики. А кто посмеет бунтовать… ты видел, что с ним будет.

Я понял, что за личную свободу в этом государстве наказывают смертной казнью. Все это меня сильно опечалило. Я злился на Флуку за его фанатичную веру во все, что он говорил.

Вечер мы провели в огромном цирке, где нельзя было протолкнуться. Смотрели выступления фокусников, певцов и танцовщиков, пытавшихся нас развлекать и веселить. Потом поужинали жарким и фруктами. Флука пил и приглашал выпить меня. Когда же я не согласился, ему пришлось ограничить себя в спиртном, что вызвало у него раздражение. В полночь мы вышли из цирка: неспешно пошли по улицам при лунном свете, где то и дело встречались пьяные. Мне захотелось поговорить, и я сказал:

— Как забавно ты развлекаешься!

Впервые улыбнувшись, то ли по случаю праздника, то ли потому что захмелел, Флука сказал:

— А как забавно ты сохраняешь серьезность!

Он заметил, что я усмехнулся, и это ему не понравилось:

— Думаешь, жизнь на твоей первой или второй Родине лучше, чем в Амане?

С сожалением я ответил:

— Не будем говорить о моей первой Родине, ибо ее народ предал свою религию.

— Если у режима нет средств для подавления, он долго не продержится, — сказал он грубо.

— У нас все еще есть надежда.

— Тогда какой смысл ехать в Габаль?

Я холодно ответил:

— Знание — свет.

— Разве это не путешествие в никуда? — рассмеялся он.

Последовали беспокойные дни. Люди в гостинице стали говорить об отношениях Халяба и Амана с сожалением и пессимизмом. Я спросил Флуку, что за этим кроется, и он ответил:

— Во время войны с Хирой в Халябе сделали вид, будто признают наше право на источники воды. Когда же они победили, то низко и подло забрали свои слова обратно. Сегодня говорят, что они собирают армии двух захваченных ими стран — Машрика и Хиры. Значит, начнется война.

Меня охватило беспокойство.

— Неужели будет война? — спросил я его.

— Мы в полной готовности, — сухо ответил он.

Мои мысли были о Самии и детях. Я не забыл страдания Арусы и наших сыновей и нетерпеливо ждал, когда пройдут эти десять дней. День проходил за днем без каких-либо событий. Сердце успокаивалось, и я начал готовиться к отъезду. В это время мне пришла мысль спросить Флуку о путешествующей паре — буддисте и его жене Арусе, которые год назад были в Амане. Он сказал, что о них можно будет что-либо узнать, когда мы пойдем в туристическое управление в последний день моего пребывания. Флука сдержал свое обещание и, собственноручно просмотрев журнал, сообщил мне:

— Супруги оставались в Амане десять дней, затем уехали с проходившим караваном в Гуруб. Однако муж по дороге скончался и был похоронен в пустыне. Жена же продолжила путь в страну Гуруб.

Эта новость потрясла меня. Я размышлял о том, где могла бы находиться Аруса и что с ней: найду ли я ее в Гурубе? Поехала ли она дальше в Габаль или вернулась в Машрик?

На рассвете я прибыл с вещами на место стоянки каравана. Я пожал руку Флуке и сказал:

— Благодарю тебя, что был мне добрым спутником, ты оказался мне очень полезен.

Ответив на рукопожатие, он прошептал мне на ухо:

— Между Халябом и Аманом началась война.

Я был так потрясен, что не смог произнести ни слова. Даже не спросил, что послужило поводом к войне.

Все мои мысли были о Самии, о детях, о своем ребенке, который должен был родиться.

Земля Гуруб

Караван утонул в предрассветной мгле. С беспокойным сердцем я смотрел в никуда. Видно, на роду мне было написано путешествовать с тревогой в душе. Меня постоянно мучили страхи. В горячечном воображении представал Халяб, и я молился, чтобы с Самией, Мустафой, Хамедом и Хишамом ничего не случилось. В растерянности я задавался вопросом, чем закончится эта кровавая борьба между двумя сильнейшими государствами. Подняв глаза к окрасившемуся небосводу, я прошептал: «Не оставь нас, Царь небесный и земной!» Землю озарил свет Господень, и передо мной в мягком нежном воздухе раскинулась плоская пустыня. Увидев скачущих то тут, то там газелей, я назвал ее пустыней газелей.