Путешественник - [6]

— Я не знатен и не очень-то богат, — тихо сказал офицер.

— Но ведь вы дворянин?

— Я не принадлежу к знатному роду. Отец мой был простым буржуа, сыном галантерейщика из +++++. Он был нотариусом в Шатле. Правда, он всегда хотел верить, что мы потомки Бугенвилей из Пикардии, но я думаю, что это выдумка. Тем не менее мы принадлежим к хорошему парижскому обществу. Мой старший брат — литератор, ученый… Даже член Французской академии… Я же начинал адвокатом, но у меня решительно не было к этому призвания. Это мой дядя д'Арбулен, финансист, помог мне поступить на службу в армию…

Бугенвиль, конечно же, не стал уточнять, что и службой, и офицерским званием (которое, впрочем, заслужил и своей храбростью) он был обязан покровительству маркизы де Помпадур, с которой дядюшка д'Арбулен был в давней дружбе. Чтобы сменить тему разговора, он принялся объяснять своему юному другу, что, прежде чем делать карьеру на флоте, следовало сначала приналечь на математику…

— Я слышал, ты не отличаешься прилежанием в Коллеже иезуитов?

Гийом презрительно пожал плечами:

— Я не люблю латынь! Да и в коллеже мало кто остался, только старший класс, но они решили сформировать полк: Королевский синтаксис, так они его назвали. Они, естественно, не захотели меня взять, потому что мне слишком мало лет, — добавил Гийом с обидой.

— Забудь про это! Что до латыни, так ты ошибаешься: это важно, когда изучаешь естественные науки, а они пригодятся, если ты хочешь плавать. В медицине тоже, и твой отец…

— Я не хочу быть врачом.

— Об этом мы еще поговорим. Смотри-ка! Орел нашел то, что искал…

Эхо пушечного выстрела не дало ему договорить. Стреляли в форте Сен-Луи, и офицер тотчас вскочил, пытаясь угадать, в чем дело. Вслед за первым последовали еще три выстрела, между тем в ближайшем укреплении этому не придали значения: каждый продолжал заниматься своим делом. И тут на реке показался корабль, под всеми парусами поднимавшийся вверх по течению. Флаг был так отчетливо виден, что Бугенвиль задохнулся от бешенства:

— Английская шхуна! Средь бела дня!.. Куда это они собрались?

В следующий миг он уже сбегал с утеса, доставая из широких карманов подзорную трубу, которую он тотчас растянул и приставил к глазу. На сей раз он издал нечто подобное рыку:

— Какая дерзость! Нет, но какая неслыханная дерзость! Ты знаешь, как называется эта лодчонка? Просто-напросто «Ужас Франции»! А эти балбесы и не шевелятся!

Спрыгнув на землю, он побежал к форту с громким криком «Тревога!».

Гийом видел, как он о чем-то поговорил с Вергором, который, не имея возможности рвать на себе волосы, просто швырнул свой парик наземь и лишь после этого отдал приказ привести пост в состояние обороны. В бешенстве подергивая плечами, Бугенвиль бросился к своей лошади, привязанной за скалой, откуда Гийом с серьезным видом наблюдал за всеми его действиями. Полковник на миг остановился.

— Хотел поговорить с твоим отцом, но его нет. Скажи ему… Впрочем, все равно у меня нет времени! Нужно как можно быстрее добраться до Красного мыса. Спасибо Господу, ноги у моей лошади быстрее, чем этот проклятый корабль: когда он будет проплывать мимо, я ударю по нему из пушек… Да поможет Бог, он будет мой!

Ловкий прыжок в седло, взмах руки, и лошадь, возбужденная диким криком, уже скакала галопом… Господин де Бугенвиль исчез в облаке пыли.

Гийом подумал, что ему пора возвращаться домой, и слез, наконец, со своей скалы. Поползень, сидевший на сбросившем листья терновнике, даже не испугался его… С противоположного берега реки поднимался дым нового пожара…

Завидев дом, Гийом ненадолго остановился и посмотрел на него с особой нежностью. Там он чувствовал себя хорошо, ему нравилась эта постройка с толстыми стенами из самана, о которой его мать говорила, что она сделана в лучшем нормандском стиле. Крутую крышу, откуда легко сходил снег, венчали две трубы, по одной с каждой стороны. В крыше по числу комнат были встроены островерхие окна. Вход был сбоку, рядом — четыре окна, за которыми в спокойные времена жить было так хорошо. Теперь стало немного хуже, ведь прокормиться с каждым днем все труднее. В стороне находились подсобные помещения: конюшня, овчарня, рига, сыроварня, печь и пристройка, где хранился запас дров на зиму. К несчастью, тут мало что оставалось. Англичане — да, надо сказать, и бои тоже! — опустошили и правый, и левый берега реки Св. Лаврентия, так что прокормить солдат и мирное население, защитников и тех, кого они защищали, могла только земля, расположенная сразу за Квебеком, то есть плато, начинавшееся с мыса, над которым возвышался Верхний город, и расширявшееся внутрь материка между рекой Св. Лаврентия и рекой Сен-Шарль. К несчастью, родная, далекая Франция, где царствовал Людовик XV, похоже, не слышала криков о помощи, с которыми взывала к ней ее снежная дочь. В условиях шаткого и двусмысленного мира, заключенного в результате Семилетней войны, короля и его министров мало заботило то, что Вольтер презрительно назвал «несколькими арпанами снега»…

Бугенвиль кое-что знал на этот счет! Прошлой осенью главнокомандующий войсками Новой Франции, генерал маркиз де Монкальм, у которого он был адъютантом, посылал его в Версаль, с тем чтобы защитить интересы колонии, подвергшейся нападению со стороны англичан и американских поселенцев под командованием некоего полковника Вашингтона. Несмотря на сохранившиеся связи при дворе и особенно знакомство с фавориткой, Бугенвиль ничего не добился, не считая чина полковника и креста Святого Людовика для себя самого да почетных званий для Монкальма и его заместителей — шевалье де Леви и капитана де Бурламака. Хуже того: когда он с жаром излагал министру флота трагичную ситуацию, в которой оказалась Канада, некто Беринье, бывший лейтенант полиции, разозленный тем, что ему помешали, бросил: «Месье, когда горит дом, не думают о конюшнях…» Это было уже слишком для посланника, обремененного многочисленными неприятностями. Холодно и презрительно он ответил: «Зато, по крайней мере, никто не скажет, что вы рассуждаете, как лошадь…» И вышел не поклонившись… Надо же было хоть как-то воспользоваться покровительством госпожи де Помпадур!