Путешественник - [46]

— А я-то думал, благодаря нашей дружбе, — проворчал Феликс.

— Не волнуйся, моя дружба к тебе свята. Ты мне брат, о котором я мог лишь мечтать. Но свята и ненависть, которую я питаю к этому человеку.

— Да разве это возможно? Ты его никогда не видел…

— Видел. Единственный раз: в ту ночь, когда он убил мою мать и оставил меня умирать в бухте Ла-Уг.

Де Варанвиль так вытаращил свои черные глаза, что Тремэн поспешил добавить:

— Не думай, я не сошел с ума! Я знаю что говорю. Если раньше я тебе не рассказал эту историю, то лишь потому, что не знал, когда ехал в Котантен, что стало с этим человеком по прошествии двадцати пяти лет. Он мог давно умереть. Теперь я получил ответ на свой вопрос…

Рука молодого человека сдавила локоть друга. Всегда готовое улыбнуться лицо Феликса помрачнело, словно на него опустилась туча.

— Я далек от мысли подвергать сомнению то, что ты говоришь, но нам нельзя обсуждать это здесь. Вечером, когда мы вернемся домой, у нас будет достаточно времени. Но умоляю тебя, остерегайся этого человека: это жалкое существо, безудержный игрок, прогнивший от пороков и долгов. После возвращения я узнал о нем самые невероятные слухи, которыми полнится округа. Я тебе все расскажу. Но сегодня я хотел бы, чтобы ты его избегал…

— Будет так, как решит хозяйка…

И в самом деле, просили к столу, и настал момент проводить к нему дам. Будучи героем бала, Феликс удостоился чести вести маркизу д'Аркур, в то время как Гийому поручили хозяйку дома. Он сел слева от нее, так как справа место было занято Варанвилем, оказавшимся в безопасности между нею и пожилой дамой.

С другой стороны от Гийома очутилась та самая молодая особа в зеленом, которой так понравился его друг. Поначалу он чувствовал себя неловко, но первое впечатление рассеялось, когда он, к большому удивлению, обнаружил, что, несмотря на излишнюю болтливость, она была совершенно очаровательной. У нее были красивые каштановые волосы, круглое лицо с ямочками, прекрасный цвет лица, глаза того же цвета, что и ее платье, и пухленькие ручки, украшенные на запястьях черной бархатной перевязью, которую дополняла такая же лента у основания шеи с привешенным к ней букетиком цветов. Именно на него она и была похожа: букет распустившихся цветов в вазе, казавшейся слишком круглой. Узнав, что ее зовут Роза де Монтандр (Montendre по-французски созвучно сочетанию «mon tendre», что означает «мой нежный». — Прим, перев.), Гийом не удержался и заметил:

— Какое милое имя! И как вам оно идет! Оно будто создано для вас — Благодарю! Вы, по крайней мере, галантны! Не уверена, что ваш приятель меня так же ценит…

— Ну что вы! Он бы вас до сих пор не покинул, если бы я так бесцеремонно у вас его не забрал…

— Ой ли!.. Да он не мог убежать раньше, потому что я крепко его держала! Он уже пытался улизнуть.

— Вы так думаете?

Она рассмеялась, показав зубки молочного цвета, и глаза ее весело заискрились.

— О, уверена! Не знаю, что со мной произошло, но мне показалось, что если я его выпущу, то… никогда уже не смогу быть счастлива на этой земле… Не смотрите на меня так: по правде, я говорю вам странные вещи, не так ли?

— Да, пожалуй. Вы давно знакомы с Феликсом?

— О, нет! Я увидела его впервые.

— Впервые?.. И… он сразу стал вам так… дорог?

— Ну да! — просто отвечала Роза. — Я знаю, что хорошо воспитанная девушка не стала бы объясняться так., напрямую, но в ту самую минуту, когда я осознала свои чувства к господину де Варанвилю, мне показалась, что вы верный друг.

— Я бесконечно польщен столь добрым суждением.

— Правда? Однако тут нет большой лести. Вы ужасно обольстительный мужчина… да, да! Гораздо больше, чем ваш друг, и было бы совершенно логично, если бы я влюбилась именно в вас. Но вышло так, что это он…

— То, что называют внезапным чувством?

— Бесспорно, и я ничего не могу поделать. В нем есть что-то умильное, детское. Даже сегодня, когда он в центре праздника, он чуточку похож на мальчика, нарядившегося в шляпу и нацепившего шпагу своего отца, чтобы казаться большим! Решительно, я его обожаю, можете ему об этом сказать.

Гийом чуть не поперхнулся слоеным пирогом.

— Вы хотите, чтобы я…

— Конечно! — промолвила мадемуазель де Монтандр с обезоруживающей улыбкой. — Так будет гораздо приличнее, чем если я сделаю это сама. Ах, да!.. Можете также добавить, что я готова выйти за него замуж, как только он осознает, что мы созданы друг для друга.

И, оставив Гийома перед его тарелкой — великолепный севрский фарфор, наполненный восхитительными вещами, — невообразимая Роза принялась за свою, а затем повернулась к соседу с другой стороны, который с радостью с ней заговорил…

Слегка обескураженный решительностью этой удивительной молодой особы, Гийом благословил миг предоставленной ему передышки. За столом, украшенным розами, золоченым серебром и хрусталем с золотой гравировкой, завязался общий разговор. Он вращался вокруг обширных работ, которые были начаты два года назад по приказу короля Людовика XVI, с тем чтобы превратить Шербург в крупный военный порт, способный обеспечить Франции полный контроль над движением судов по Ла-Маншу и защитить, наконец, Нижнюю Нормандию от набегов англичан. Среди гостей был господин де Сесар, главный инженер дорожного ведомства финансового округа Руана. Ему принадлежала идея сооружения огромной дамбы из наполненных камнями кессонов, которую строили между островом Пеле и фортом Керкевиль. Понятно, что внимание сидевших за столом было довольно долго приковано к инженеру. И лишь Гийома интересовал исключительно человек, весьма кстати появившийся в его поле зрения, как будто для того, чтобы подсказать ему, как себя вести.