Путём всея плоти - [140]

Глава LXXVIII

Эрнесту в это время было уже двадцать шесть, и через полтора года с небольшим ему предстояло войти во владение своими деньгами. Я не видел причин отдавать их ему раньше срока, установленного самою мисс Понтифик; в то же время мне не хотелось, чтобы он после случившегося и дальше продолжал содержать мастерскую на Блэкфрайерз. Я ведь только теперь осознал, сколько он перестрадал, насколько близко к подлинной нужде привели его пагубные привычки его так называемой жены.

Впрочем, я и раньше замечал на его лице печать старческой утомлённости жизнью, но был слишком ленив или видел слишком мало надежды выиграть затяжную войну с Эллен, чтобы проявить внимание и разузнать то, что мне разузнать, пожалуй, следовало. И всё же я плохо себе представляю, что тогда было в моих силах сделать, ибо расстаться с женой он мог единственно только узнав то, что в конце концов и узнал, а пока он жил с нею, ничто бы ему не помогло.

Всё-таки я прихожу к выводу, что был прав; думается мне, всё в итоге обернулось к лучшему просто оттого, что событиям был дан их естественный ход — и уж как бы они ни повернулись, для меня всё это было так запутано, что пытаться вмешиваться, пока Эллен находилась на сцене, я не мог; теперь же, когда её не стало, весь мой былой интерес к моему крестнику возродился с новой силой, и я без конца прокручивал в голове, как мне лучше всего с ним поступить.

Прошло уже три с половиной года с тех пор, как он переехал в Лондон и начал жить, так сказать, самостоятельно. Шесть месяцев из этого времени он был священником, шесть месяцев сидел в тюрьме и два с половиной года приобретал двойной опыт — бизнеса и семейной жизни. Могу сказать, что он потерпел провал во всём, что ни предпринимал — даже в качестве заключённого; и, однако же, все его поражения были в моём понимании настолько похожи на победы, что я совершенно спокойно счёл его достойным всех невзгод, на волю которых я мог его оставить; единственным моим опасением было вмешаться там, где предоставить его самому себе было бы для него гораздо лучше. В целом я заключил, что три с половиной года ученичества на стезе суровой жизни — это достаточно; мастерская много ему дала; она позволила ему хоть как-то держаться на плаву, когда он сильно нуждался; она заставила его полагаться на самого себя и научила видеть выгодные возможности там, где ещё несколько месяцев тому назад он видел бы только непреодолимые трудности; она взрастила в нём чувство сострадания, заставив понять людей низких сословий, а не ограничивать свой кругозор взглядами, принятыми в верхних слоях общества. Когда он, ходя по улицам, видел книги на лотках у букинистов, безделушки у антикваров и вообще всю кишащую вокруг нас бесконечную коммерческую деятельность, он понимал её и сочувствовал этом людям так, как никогда не мог бы, если бы не держал магазинчика сам.

Он часто рассказывает мне, как, глядя из окна вагона на густонаселённые пригороды, на бесконечные улочки, набитые обветшалыми домами, он старался вообразить, какие люди в них живут, чем занимаются и что чувствуют, и понимал, как близко всё это к тому, что делал и чувствовал он сам. Теперь, говорит он, он знает об этом всё. Я не очень знаком с автором «Одиссеи» (сдается мне, кстати, что он был священником), но он попал точно в яблочко, увековечив своего типичного мудреца как человека, знающего «дела и чаянья многих». Сравнится ли с этой любая другая культура? Какой ложью, каким мерзким, каким удушающим растлением виделся Эрнесту теперь весь его школьный и университетский путь в сравнении с жизнью заключённого и потом портного на Блэкфрайерз! Мне приходилось слышать, как он говорил, что прошёл бы снова через все те же муки только ради того, чтобы обрести это глубокое проникновение в дух греческой пантомимы и глубинно-английской драмы. И, опять же, как только не укрепилась за эти три года его уверенность, что он сумеет выплыть, если его забросит на глубину!

Но, как я уже сказал, я счёл, что мой крестник повидал жизнь и её подводные течения как раз в той мере, чтобы извлечь из этого пользу, и что ему настало время начать вести образ жизни, более соответствующий его перспективам. Тётушка его желала, чтобы он хлебнул лиха, и он хлебнул, и с лихвой, но теперь мне не нравилась мысль о том, что он из мелких лавочников вдруг выскочит в богачи с доходом в три-четыре тысячи фунтов в год. Слишком резкий переход от бедности к достатку столь же опасен, как и наоборот; кроме того, бедность изматывает; она должна быть как бы эмбриональным состоянием, через которое человеку надо пройти, чтобы потом переход в новые состояния проходил безболезненно, но, подобно кори и скарлатине, лучше переболеть ею в лёгкой форме и в раннем возрасте.

Ни один человек в мире не гарантирован от потери последнего гроша, разве что он уже узнал, почем фунт лиха. Как часто приходится слышать от женщины средних лет и тихого семейного мужчины, что нет, они чужды азарта; ОНИ — о, они никогда близко не подойдут к спекулятивным инвестициям, но только к самым надёжным, самым испытанным, а что до неограниченной ответственности — ах-ах, ах-ах — и они вздымают горе глаза и руки.