Путём всея плоти - [129]

Ему стоило труда рассказать обо всём. Он мялся, краснел, мычал и запинался. При пересказе всей истории постороннему человеку в его душе начали возникать нехорошие предчувствия. Он явно пытался кое-что смазать, но я хотел знать все факты, так что помог ему в самых трудных местах и донимал его вопросами, пока не выяснил практически всех подробностей, которые и привёл выше.

Надеюсь, я этого не показал, но я был очень зол. Эрнест начинал мне нравиться. Не знаю почему, но не было в моей жизни такого случая, чтобы молодой человек, к которому я питал привязанность, сообщал мне, что собирается жениться, и я тут же не начинал инстинктивно ненавидеть его суженую, в глаза её не видя; я заметил, что большинство старых холостяков чувствуют так же, хотя все мы это болезненно скрываем. Наверное, это из-за того, что мы знаем, что нам и самим следовало жениться. Обычно мы говорим, что очень рады, но в данном случае я не чувствовал за собой и такой обязанности, хотя досаду свою скрыть всё-таки постарался. Чтобы такой многообещающий молодой человек, к тому же наследник очень прилично выросшего к настоящему времени состояния, вот так бросал себя под ноги такой личности, как Эллен, — это было невыносимо досадно, и тем досаднее, чем неожиданнее была вся эта афера.

Я упрашивал его не жениться на Эллен сразу, а сначала узнать её хоть немного. Он и слушать не хотел; он дал слово, а даже если бы не дал, то теперь немедленно пошёл бы и дал. До тех пор он был со мной вполне сговорчив и лёгок в обращении, но теперь я ничего не мог с ним поделать. Недавняя победа над отцом и матерью придала ему сил, и мне уже ничего не оставалось. Я мог бы открыть ему его истинное положение, но прекрасно понимал, что тогда он ещё сильнее захочет поступить по-своему — со всеми этими деньгами, почему не ублажить себя? Поэтому я ничего ему об этом предмете не сообщил, а всё прочее, что я мог ему выложить, у него, считавшего себя ничем иным, как простым работягой, прошло за бесценок.

Собственно говоря, если смотреть с его собственных позиций, ничего такого немыслимого он не делал. Несколько лет тому назад он знал и очень любил Эллен. Он знал, что она из приличной семьи, что ничем себя не запятнала, что в Бэттерсби она всем нравилась. Тогда она была шустрая, смышлёная, работящая девушка — и очень, очень хорошенькая. Когда они снова встретились, она держалась в лучшем виде — поистине, сама скромность и сдержанность. Надо ли удивляться, что его воображение не проникло в перемены, которые эти восемь лет неизбежно должны были произвести? Он знал слишком много нехорошего о самом себе и был слишком неопытен в любви, чтобы привередничать; и если бы Эллен была тем, чем он её считал, и если бы его перспективы были на самом деле не лучше тех, каковыми он их считал, — тогда что ж, я не вижу в решении Эрнеста ничего более неразумного, чем в половине заключающихся каждый день браков.

Итак, мне ничего не оставалось, как только смириться с неизбежным, так что я пожелал своему юному другу удачи и предложил денег, сколько понадобится для открытия мастерской, если его сбережений окажется недостаточно. Он поблагодарил, попросил, чтобы я всегда чинил свою одежду только у него и по возможности доставал подобные заказы от других, и оставил меня наедине с моими размышлениями.

Когда он ушёл, я разозлился ещё больше, чем пока он был у меня. Его честное, мальчишеское лицо сияло счастьем, какое редко его посещало. Если не считать Кембриджа, он вообще едва ли знал, что значит счастье, да даже и там жизнь его была омрачена, как у человека, для которого самые великие врата мудрости наглухо закрыты. Я достаточно познал мир и достаточно узнал Эрнеста, чтобы это разглядеть, но для меня было невозможно, или я считал невозможным, ему помочь.

Надо ли мне было постараться ему помочь или нет — я не знаю; я знаю, однако, что у всех животных молодняк часто требует помощи в таких делах, в которых, как априори скажет всякий, никаких трудностей быть не должно. Всякий скажет, что детёныша тюленя не надо учить плавать, а птенца — летать, хотя на практике детёныш тюленя тонет, если его бросить на глубину до того, как родители научат его плавать, и также птенец хоть даже и орла не сумеет летать без выучки.

Я признаю, что преумножать добро, в принципе приносимое образованием, есть веяние времени, но усердствуя в большинстве дисциплин, мы пренебрегаем другими предметами, преподать которые с умом никому бы не повредило.

Я знаю, сейчас модно говорить, что молодёжь должна сама до всего докапываться, и так оно, вероятно, и было бы, если бы с ними играли честно — хотя бы не расставляли препон. Но с ними редко играют честно; как правило, с ними жульничают; разнообразные шулера продают им камни в таком многообразии форм и размеров, что они уже вполне сходят за хлеб.

Тут уж кому что выпадает; кому судьба — препон у них мало, кому борьба — препона за препоной; по большей же части, если кто и спасается, то так, как бы из огня[244].

Пока Эрнест был со мною, Эллен ходила в поисках мастерской по южному берегу Темзы, неподалёку от «Слона и крепости»; тогда это был почти новый и очень перспективный район. К часу дня она высмотрела несколько вариантов, и можно было уже выбирать, и еще засветло наша пара этот выбор сделала.