Путём всея плоти - [102]
А бедняга мистер Брукс — он очень страдал, ужасно, невозможно; ему не нужны были деньги; он хотел умереть и не мог, как мы порой хотим уснуть и не можем. Это не был человек легкомысленный, смерть пугала его, как и должна пугать всякого, кто верит, что все его самые сокровенные мысли скоро станут достоянием гласности. Когда я прочёл Эрнесту описание того, как его отец навещал в Бэттерсби миссис Томпсон, он покраснел и сказал: «Именно это я говорил мистеру Бруксу». Он чувствовал, что его посещенья не только не утешали мистера Брукса, но всё усиливали и усиливали его страх смерти — но что он мог поделать?
Даже Прайер, который служил викарием уже пару лет, лично знал самое большее пару сотен прихожан, и очень мало кого из них навещал на дому; но ведь Прайер в принципе был ярым противником домашних посещений. Какой ничтожной каплей были эти несколько, с кем он и Прайер общались непосредственно, в море тех, до кого ему надо было достучаться и на кого повлиять, если он хотел так или иначе достичь серьёзных результатов. Что говорить, если в приходе[209] было от пятнадцати до двадцати тысяч бедняков, лишь ничтожная часть которых посещала дом молитвы. Небольшая часть ходила в диссидентствующие церкви, было несколько католиков, но подавляющее большинство были практически неверующими и если не открыто враждебными, то, по крайней мере, индифферентными к религии; многие же были открытыми атеистами — последователями Тома Пейна[210], о котором Эрнест только сейчас впервые услышал; впрочем, с такими он никогда не встречался и не общался.
Делает ли он всё, что от него ожидается? Можно отговориться тем, что он делает всё, что делают и другие молодые священники, но это не тот ответ, какой мог бы принять Иисус Христос; ведь и фарисеи делали всё, что делали другие фарисеи. А должно ему пойти по градам и весям и заставлять людей войти. Но делает ли он это? Или они, наоборот, заставляют его оставаться снаружи — по ту сторону, во всяком случае, своих дверей? У него стало появляться нелёгкое чувство, что если не быть начеку, можно очень скоро скатиться к шарлатанству.
Правда, всё это должно измениться, как только он откроет Колледж духовной патологии; впрочем, на «как они это называют? — на бирже ценных бумаг» дела пошли не слишком хорошо. Скорости ради порешили, что Эрнест купит «каких-то штук» больше, чем будет в состоянии за них заплатить, с таким расчётом, что через несколько недель или даже дней они сильно вырастут в цене, и он сможет продать их с колоссальной прибылью; к сожалению, они, как только Эрнест их купил, вместо того, чтобы вырасти в цене, наоборот, упали и упрямо отказывались снова расти; и вот, после нескольких очередных взносов Эрнест запаниковал, ибо прочёл в какой-то газете статью о том, что они упадут ещё гораздо ниже, и вопреки советам Прайера настоял на продаже — с убытком около 500 фунтов. И только он продал — акции пошли вверх, и он понял, какого дурака свалял, и как благоразумен был Прайер, ибо, последуй он его совету, он не потерял бы, а приобрёл. Что ж, век живи — век учись, сказал он себе.
Потом ошибку совершил Прайер. Они купили какие-то акции, и те недели две прелестно росли в цене. Это было поистине счастливое время, ибо к концу двух недель они наверстали потерянные 500 фунтов, да ещё оказались в прибыли фунтов на 300–400. Все лихорадочные мучения тех несчастных шести недель, когда 500 фунтов уплывали из рук, сейчас должны были окупиться с лихвой. Эрнест хотел продавать, чтобы не дать прибыли уйти, но Прайер об этом и слышать не хотел: акции вырастут ещё выше, гораздо выше — и он показал Эрнесту статью в какой-то газете, из которой явствовало, что его ожидания оправданы; и они выросли немного, но очень немного, а потом полетели вниз, вниз, — по полтора пункта сразу, и Эрнест наблюдал, как улетучиваются сначала 300 или 400 фунтов его барыша, потом 500 фунтов, которые он считал отыгранными, и, наконец, ещё 200. Тогда в одной газете напечатали, что эти акции — самое настоящее барахло, хуже которого английскому биржевому сообществу ещё не навязывали, и Эрнест не выдержал и продал, снова вопреки совету Прайера, так что когда акции снова подскочили — а они подскочили очень скоро, — счёт стал два ноль в пользу Прайера.
К такого рода злоключениям Эрнест не привык, и даже заболел от огорчения. Поэтому было решено, что лучше ему вообще не знать о том, что происходит. Прайер — гораздо более деловой человек, чем он, и Прайер сам за всем проследит. Это сильно облегчило жизнь Эрнесту, да и делу пошло, в конце концов, на пользу, ибо, как справедливо отмечал Прайер, успех на бирже — не удел слабонервных, а видя, как нервничает Эрнест, и Прайер начинает нервничать — так, во всяком случае, он сказал. Итак, деньги всё более и более перетекали в руки Прайера. Сам же он не имел ничего, лишь жалование викария и небольшое содержание от отца.
