Путь в космос - [63]

Т а р а с е н к о. Ты не прав, Володя. Медики заботятся лишь об одном — чтобы там с нами было все в порядке.

Г о р е л о в. Марина, о ком ты рассказывала? Прыгал с парашютом?

М а р и н а. Между прочим, о Володе Быстрове.

Б ы с т р о в. И совершенно напрасно. Я что… Я уже в Звездном городке деточек народил, стал космическим папашей, может, и до деда-космонавта дотяну. Прилечу на Марс и на манер Деда Мороза скажу марсианским ребятишкам: «Здравствуйте! Я вам Снегурочку привез!» (Берет за руку Марину.)

М а р и н а. А Снегурочке уже лет пятьдесят стукнет.

Т а р а с е н к о. Похохмили? Может, хватит?

Б ы с т р о в. Ты, как всегда, прав, Миша. Похохмили! Что будем делать?

Т а р а с е н к о. Я говорил с Ракитиным. Поеду к Заботину, буду добиваться, чтобы Андрея направили в клинику для самого тщательного обследования. А если потребуется, то… Ясно?

Б ы с т р о в. Вот теперь ясно.

М а р и н а. Я знакома с Заботиным. Еду с тобой.

Т а р а с е н к о. Хорошо. На этом и закончим.

Быстров и Марина уходят.

(Горелову.) Теперь ты что-нибудь понял?

Г о р е л о в. Понял. Плохо мне, да и Андрею не лучше.

Т а р а с е н к о. Ничего ты не понял. (Берет со стола рапорт.) Что это за литературное произведение? (Читает.) «Командиру отряда, генерал-лейтенанту авиации товарищу Ракитину С. С. Рапорт. Прошу отчислить из отряда летчиков-космонавтов и направить в прежнюю летную часть. Последнее испытание убедило меня в том, что для сложных полетов и работы в космосе, вне корабля, я непригоден…» Здорово написано, ничего не скажешь, а слог-то какой… ну просто «Песнь о Гайявате» в переводе Ивана Бунина.

Г о р е л о в. Заглядывать в чужие письма не следует! Что я решил, то написал. Это мое личное…

Т а р а с е н к о. Личное? Это всех нас касается, товарищ Горелов.

Г о р е л о в. Ты что, может, ко мне пришел партийное бюро проводить? Мероприятие по чуткости?

Т а р а с е н к о (жестко). Потребуется, и на партбюро пригласим. А пока я хочу с тобой по душам, как друг…

Г о р е л о в. Ах, по душам! Оказывается, заседания бюро не будет, а товарищ Тарасенко прибыл проводить индивидуальную беседу, наставлять на путь истинный заблудшую душу. Так, что ли?

Т а р а с е н к о. Перестань кривляться! «Я решил, я написал, я, я…» Выходит, если завтра со мной что случится, тебе и наплевать?!

Г о р е л о в. Не заговаривайся…

Т а р а с е н к о. Матери тоже написал?

Г о р е л о в. Еще не успел…

Т а р а с е н к о. Жаль. Ты мне говорил, что она женщина мудрая.

Г о р е л о в. И что?

Т а р а с е н к о. Знаешь, что бы она тебе ответила? (Шутливо дает подзатыльник.) «Дурачок ты, Алешечка, несмышленыш еще… Разве можно, Алешечка, сразу, с ходу, отчаянно такие серьезные вопросы решать! Сперва бы сходил к своим дружкам, послушал бы, посоветовался, а уж потом…»

Г о р е л о в. Чего же тут советоваться? Вопрос ясен, Михаил…

Т а р а с е н к о. Я пришел не уговаривать: ах, мол, бедненький, тебе плохо, держись, не уходи, миленький… Разберись! Не можешь? Помогу. Ты новичок в нашем отряде. Пока шло испытание, Ракитин места себе не находил. Закурил, а я его два года с сигаретой не видел. Знаешь ли ты, что, пока над тобой колдовали медики, мы трубили «большой сбор», волновались за тебя, переживали…

Г о р е л о в (удрученно). Я не знал. Но факт есть факт — от него не уйдешь! Не гожусь… Потерял сознание… А что будет в полете? Какой из меня, к черту, космонавт? Все равно спишут, как Славу Рязанова, — и точка! Вернусь обратно, буду испытывать самолеты. Конечно, горько все это… Но… я делал что мог…

Т а р а с е н к о. Делал что мог… (Берет книгу со стела.) Вот тут подчеркнуто, наверное, тобой? (Читает.) «Сделал что мог, пусть, кто может, сделает лучше». (Кладет книгу.) К римским консулам обратился!

Г о р е л о в. Плохо сказано?

Т а р а с е н к о (равнодушно). Блестяще. У меня не вышло, пусть продолжат другие! Хилая позиция! Придется напомнить. Ты коммунист. Для коммуниста формула «сделал что мог» неприемлема. А теперь давай разбираться. Кто тебе сказал, что последнее испытание зачеркнуло тебя как космонавта? Скажи, кого испытывали — скафандр или тебя?

Г о р е л о в. Меня, ну и скафандр, конечно.

Т а р а с е н к о. Сначала скафандр, а уж потом тебя. У конструктора не получилось. Переживал! Ведь это его детище… Его можно понять?.. Скафандры у нас есть, и преотличные, — это показали полеты орбитальных станций. Но конструктор задумал такой, какого еще не было. Пока не получился… Ясно?

Г о р е л о в. Но я-то не выдержал!

Т а р а с е н к о. Другой бы на твоем месте мог и концы отдать запросто…

Горелов хватает Тарасенко. Проводят несколько приемов самбо.

Да погоди ты… Отлегло, да? Но учти, Алексей, ты виноват, и даже очень…

Г о р е л о в. В чем же?

Т а р а с е н к о. Почему не нажал на красную кнопку, когда почувствовал себя плохо?

Г о р е л о в. Хотел продержаться, думал, ну еще немного… не рассчитал сил…

Т а р а с е н к о. Вот эта ошибка похуже. Хотел продержаться… Проявил храбрость, а вернее — недисциплинированность. А знаешь, как дорого это могло обойтись тем, кто полетел бы в космос по данным этого испытания? Ну, понял?

Г о р е л о в. Да.

Т а р а с е н к о