Путь теософа в стране Советов - [206]

Как я ни был пьян, но не мог не оценить дикую красоту этой сцены. Свирепый танец, при двойном освещении луны и костра, рёв реки, доносящийся сквозь облака, заполнявшие ущелье под нами. Никогда ничего подобного не видел ни до, ни после.

Когда я спросил, как мне утром пройти в Казбеги, мне показали на одного старика:

— Вот, Ахмет на рассвете понесёт через перевал продавать барана. Иди за ним.

— Но Ахмет один выпил целую четверть (3 литра) араки. Дойдёт ли он?

— Дойдёт! Будь здоров. Ему ведь только 75 лет.

В заключение меня заставили петь. В любой другой обстановке я бы не сумел и не решился, но здесь… Я исполнил «Вниз по матушке, по Волге». Разумеется, в пении не было ни складу, ни ладу. Но публика отнесла все диссонансы за счёт специфических законов русской мелодии и осталась очень довольна.

Я не помню, как меня сволокли в сарай на солому. Впрочем, я скоро проснулся. В моих недрах происходило форменное сражение араки с топлёным маслом. Я промучился всю ночь и заснул только под утро. Вскочил я от того, что петух отчаянно кукарекал, усевшись у меня на голове.

Ахмет давно ушёл. Денег у меня было в обрез, и потому я подарил хозяину компас, который он повертел в руках в недоумении. Я пошёл по едва заметной тропе к перевалу, так и не поняв, к какой нации принадлежали мои хозяева, никогда не бывавшие в городах и как будто живущие на другой планете. Может быть хевсуры? Но я не заметил крестов на их платье. Имя Ахмет и приниженное положение женщин наводило на мысль о каком-то мусульманском племени.

Я вдребезги износил свои старые ботинки. Уже несколько дней они держались на верёвочках, которыми я пытался соединить стремившиеся к автономии части. Но в это утро остатки подмёток окончательно отделились от верхов. Я почувствовал облегчение, когда их бросил и пошёл босиком. Но меня ожидал сюрприз: на Квеналетском перевале выпал снег. Я со страхом вступил на него, но уже через десять минут вынужден был сесть и оттирать ноги руками. А тут промокло седалище. Я пустился бегом, сперва в гору, потом под гору. На северном склоне снег спускался значительно ниже. Я пробежал, буквально не чувствуя под собой ног, три километра и свалился в конце концов на землю.

Дальше пошёл очень крутой спуск, который вывел меня в долину Гудушаурской Арагвы. Более мрачный ландшафт трудно себе представить. По всей вероятности, это была долина трогового происхождения. Чёрные скалы и осыпи упираются прямо в плоское, очень широкое днище, устланное крупным щебнем, остатком паводков и селевых потоков. Нигде ни травинки.

Впереди показался всадник. Казалось, едет громадная бурка в папахе на тонких лошадиных ножках. Когда булка поравнялась со мной, я спросил:

— Далеко ли до Казбеги?

— Ходы себе тихонько, тихонько!

Хороший совет. Я уже прошёл около 30 километров, когда показалась первая деревня Сно. Я лично не ел уже два дня за исключением треклятого топлёного масла и араки, которые вывернули мне все внутренности, и потому я с вожделением мечтал, как я куплю молока и брынзы. Однако деревня была почти пуста — все люди были на полях. Вместо того навстречу мне вылетело штук двадцать разъярённых псов. Вероятно, они тоже два дня не ели и набросились на меня с яростью, вызванной их стремлением закончить пост и разговеться. Отчаянно отбиваясь палкой, я задом полез в Арагву. Камни были очень скользкие, вода ледяная, течение бешеное, собаки поскакали в воду за мной. С другого берега атаку вела другая свора. К счастью, когда я отошёл на глубину, где мне было выше колен, собак стало сносить течением. Они поспешили убраться на берег и там продолжали бесноваться и рычать.

Я понял, что при ходьбе по снегу холод был только цветочками. Тут мне ломило ноги так, что хоть кричи. Я действительно закричал, призывая кого-нибудь на помощь. На мой крик выбежало несколько черномазых мальчишек. Но они и не подумали отгонять собак, а видя мою полную беспомощность, набрали гальки и принялись бомбардировать меня. Чертенята были очень меткими и при каждом попадании заливались смехом. Они искренне резвились.

Под обстрелом, сопровождаемым собачьим рычанием, я двинулся вниз по течению. Вскоре я перестал чувствовать ноги и каждую минуту рисковал быть опрокинутым потоком. Меня спасала только опора на палку. Так я прошёл с полкилометра. Село кончилось и собаки отстали, а мальчишки обратились в бегство, как только я направился к берегу. Я сел на камни совершенно без сил. Вспомнив о ногах, я стал бить по ним кулаками — никакого впечатления. Я набрал горсть мелкого гравия и принялся им растирать ноги. Потекла обильно кровь, а минут через десять я почувствовал дикую боль и несказанно ей обрадовался. Всё ещё шатаясь, весь в синяках и крови от камней, я поплёлся по дороге. Постепенно разошёлся и через пять километров вышел к Казбеги. Турбаза была заколочена на зиму. Было 11 часов вечера. Во всех домах были потушены огни, и только рычание цепных псов за дувалами показывало, что жизнь в них продолжается. К тому же я знал, что на больших туристских дорогах за ночлег в частном доме надо много платить. Денег оставалось в притирку на билет до Москвы и на дешёвенькие чувяки. Я не решился просить ночлега. Встретившийся одинокий прохожий сказал мне, что переночевать бесплатно можно только в рабочей казарме в Ларсе: