Путь теософа в стране Советов - [207]

— Здесь недалеко, за Дарьялом, километров двадцать.

О, боже! Было очень холодно, я знал, что на улице ночью не выдержу. И я пошёл по Военно-Грузинской дороге. Наверно, в крайних случаях нет предела силам человеческим. Давно уже собиралась гроза. Она разразилась как раз, когда я вошёл в Дарьяльское ущелье. Это знаменитое место, которое я всю жизнь мечтал посетить. Мне суждено было увидеть его при свете молний. Зрелище было грандиозное: скалы, тоннели, бушующий Терек. При одной вспышке я разглядел даже замок Тамары. Наверно, Лермонтов не видел всё это при таком волшебном освещении. До чего досадно было, что нельзя фотографировать!

Внезапно из тьмы прямо мне на грудь бросилась с рычанием огромная собака. Ох, как я ненавидел всё собачье племя! Я понял, что тут вопрос ставится по-ленински: «кто кого». Изловчившись, я ударил изо всех сил собаку по голове палкой. Она упала, захрипела и захлебнулась Я увидел, что она мертва. Послышалось цоканье копыт. «Хозяин, ингуш. С этим палкой не справишься», — мелькнуло у меня в голове. Я заметался. Скрыться некуда: отвесная стена с одной стороны, клокочущая река — с другой. Я метнулся через парапет, рассчитывая, что более мокрым, чем от грозы, я всё равно не буду, а у берега, надо думать, мелко. Но я не долетел до воды, повиснув на колючих кустах шиповника. Пришлось терпеть. Я затаился. Ингуш подъехал, нашёл мёртвую собаку. Я не понял ни одного слова, но по интонации не сомневался, что он изрыгал по адресу убийцы все проклятья, которые знал на ингушском языке. Потом он забегал в поисках следов, пытался зажечь спички, чтобы осветить парапет. К моему счастью, спички его быстро заливало дождём. Я вжимался в колючий куст сколько только мог, хотя это было нестерпимо мучительно. Наконец раздалось цоканье копыт, он уехал.

Залезть снова на шоссе было нелёгкой задачей. Но, как мы говорили в колонии: «Это всё детали, а важен самый факт», заключавшийся в том, что я не был прострелен и не утоплен.

Я пошёл дальше. На 17-м километре показался Ларс, но это был не тот Ларс, Верхний, а мне был нужен Нижний. Километра три я ещё плёлся к нему, не засыпая лишь из-за отчаянной боли в ногах.

В три часа ночи я нашёл казармы. Они были отперты. Я вошёл и, не спрашивая, нашёл пустую койку — это были две голые доски, лежащие на железной раме. Я был насквозь мокрый, лёг, не раздеваясь, и тотчас заснул.

Мне снилось, что собаки кусают меня за ноги, за руки, хватают за шею, выгрызают глаза. Когда я проснулся, я ужаснулся: сотни, сотни напившихся кровавых клопов сидели на мне, покрывали все доски и перекладины кровати. С каким же отвращением я принялся давить их. На меня с удивлением глядели русские рабочие, которые здесь ломали скалы. Я объяснил, кто я, рассказал о вчерашних приключениях.

— Счастлив твой бог, — сказали мне, — ингуш за собаку прирезал бы тебя и спасибо не сказал. — Самое замечательное, что они дали мне кусок хлеба. Погода была чудесная. Я вышел на шоссе. «Эх, пойду-ка я назад и сфотографирую Дарьял. Другого случая, возможно, больше в жизни не будет!»

Я отмахал пять километров вверх по Тереку, сделал несколько снимков и зашагал к равнине, к цивилизации.

В полдень я вошёл в лес и нашёл большой гриб. Через два часа показалось поле, это была Болта, русское селение. Ползком я пробрался на поле, выдрал куст картошки и, расположившись на пойме, выкупался, смыл кровь с ног, вытащил из рук и живота колючки, набрал плавника, разжёг костёр и сварил картошку с грибом. Гриба хватило на целое варево, так он был велик.

Радость жизни окончательно вернулась ко мне. Всё мне казалось хорошо. Вечером я пришёл во Владикавказ, пройдя за этот день 45 километров. Следующий день я потратил на осмотр города. Особенно мне понравился парк Трэк, расположенный на его окраине вдоль берега Терека, а ещё прекрасное здание мечети с двумя минаретами. Я купил билет до Москвы в общем вагоне, чувяки на базаре. У меня осталось 10 копеек и ещё на фунт чурека. Поезд уходил вечером.

В те времена проводилась кампания под лозунгом: «Опыт рабочих авторов должен стать достоянием масс». В частности это значило, что я должен выбрать в коллекторной двух рабочих, заставить их написать инструкции и сделать вместе с ними книжку «Производство коллекторов тяговых двигателей». Я выбрал новоиспечённого мастера Панфилова и самого опытного сборщика Торгунова и, применяя к ним грубое насилие, вымучил из них несколько листков записей. Старик Торгунов — прекрасный работник, был абсолютно бестолков, он никогда не держал пера в руках и не мог грамотно написать ни одного слова. Панфилов был грамотен, но как писатель — немного лучше. Книга шла с моей вступительной главой и под моей редакцией. Срок сдачи приближался, и потому я взял обе рукописи с собой в поход, всюду таскал их в рюкзаке и едва не утопил сперва в Арагве, потом в Тереке. Книжку я решил сделать в поезде. Первый день я посвятил составлению своей статьи. Это было сравнительно легко. Хоть мне досталась багажная полка, там было темно и душно. Я сидел на ней, согнувшись в три погибели. Ну, ничего, и не такое терпели. Лепёшку чурека я разделил на шесть частей и решил съедать по одной части утром, днём и вечером. Такого рациона хватит на два дня, а третий я надеялся пропитаться на «НЗ» — 10 копеек.