Путь смертных - [42]

– Насколько приличное? – спросил он.

Глава 19

На следующий день Рейвену было даровано освобождение от хаоса утреннего приема: ученичество у Симпсона предполагало регулярные дежурства в Королевском родильном доме. К сожалению, не во власти профессора было избавить его еще и от головной боли, терзавшей на каждом шагу. Конечно, накануне вечером он прикладывался к кларету с большим, чем обычно, энтузиазмом. Но ведь у него было что праздновать: предложение Битти и перспективу в скором времени вернуть Флинту долг. Однако вполне терпимые побочные эффекты возлияний усилились стократно, когда наутро после завтрака Дункан позвал Уилла помочь с исследованиями.

Поначалу Рейвену стало любопытно, куда девалось нежелание Джеймса допускать его до настоящей работы: неужели вчерашние высказывания возвысили его во мнении юного дарования? Оказалось, что Дункан приготовил свежую подборку потенциальных анестетиков и Уиллу была отведена роль лабораторной мыши. Джеймс водил у него перед носом очередной пробиркой, а Рейвен прилежно вдыхал пары, но результатом стало лишь легкое головокружение – и адская боль в висках.

Родильный дом располагался в Милтон-хаус, в Кэнонгейте: георгианский[31] особняк, который либо видал лучшие времена, либо с самого начала был выстроен так, чтобы отпугивать нежеланных гостей угрозой неизбежного обвала. Рейвен должен был представиться доктору Цайглеру, главному хирургу, и, учитывая непрерывный грохот в висках, он надеялся, что тот окажется похожим на Симпсона, а не на Сайма.

Дверь открыла внушительного вида особа в накрахмаленном чепце, которая окинула его изучающим взглядом. Вид у нее был такой, будто она собирается взять метлу и выставить его вон. Очевидно, борода отрастала не так быстро – или была не настолько густой, чтобы достичь того эффекта, на который он надеялся.

– Мистер Уилл Рейвен. К доктору Цайглеру. Я ученик доктора Симпсона. Как я понимаю, меня здесь ожидают.

Рейвен упомянул имя патрона в надежде, что оно откроет ему двери в больницу без дальнейших проволочек. Особа, однако, ничего ему на это не ответила, а ее взгляд опустился куда-то вниз – и замер. Уилл поневоле тоже посмотрел вниз и уперся взглядом в собственные сапоги. Выглядели они вполне обычно – к подошве пристал тонкий слой грязи: неудивительно, учитывая, что весь путь с Куин-стрит он проделал пешком.

– Миссис Стивенсон. Старшая медсестра. Буду благодарна, если вы вытрете ноги, прежде чем войти.

Рейвен был готов биться об заклад, что она редко кого благодарила за что-либо другое. Медсестра стояла, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдала за тем, как он чистит сапоги о скребок для обуви, привинченный у дверей. Удовлетворившись результатом, отступила в сторону.

– Доктор Цайглер в палате. У него обход.

Стивенсон ткнула пальцем в сторону двери, ведущей налево, потом повернулась и исчезла за дверью справа, оставив Уилла в коридоре одного. Он двинулся туда, куда ему было сказано; в воздухе витал слабый аромат лимона, смешанный с каким-то более тяжелым запахом: куда лучше, чем та невыносимая вонь, которая у него прочно ассоциировалась с Королевской лечебницей.

В палате сильно дуло: все окна были открыты нараспашку – верно, для того, чтобы не допустить в больницу родильную горячку, бич всех подобных заведений, – а в камине в конце палаты ревел огонь, чтобы отогнать холод. Вдоль одной из стен выстроились койки; в центре помещения стоял большой стол, за которым сидел маленький темноволосый человек, писавший что-то в официального вида тетради. Заслышав шаги Рейвена, он, не отводя взгляда от записей, поднял ладонь, как бы говоря ему обождать.

Уилл молча повиновался, размышляя о том, что вопрос «Симпсон или Сайм?», похоже, будет разрешен в пользу последнего.

Закончив, Цайглер поднял ясные, живые глаза.

– Надо было занести последний случай в дневник, – сказал он, закрывая пухлую тетрадь и любовно похлопывая по ней ладонью. – Мы ведем записи обо всех наших родах. Точные сведения – ключ к разгадке многих тайн. А теперь не хотите ли осмотреть больницу, мистер Рейвен?

Цайглер провел его по больнице; доктор явно гордился своим маленьким госпиталем и его пациентами – здесь были и беременные, и только что родившие. Все это были несчастные женщины, которым жизненные обстоятельства не позволяли рожать дома.

– Справляемся мы здесь неплохо, – сказал Цайглер, когда они осматривали пустовавший в эту минуту родильный покой. – Но финансирование оставляет желать лучшего. Пожертвований не так много, как хотелось бы, – видите ли, дарителей останавливают моральные соображения.

– Моральные соображения?

Рейвен вспомнил листок с изречениями преподобного Гриссома, осуждавший применение эфира при родах, но Цайглер, как оказалось, имел в виду общую озабоченность публики в отношении их пациенток.

– То, что мы принимаем к себе незамужних матерей, тревожит не одно христианское сердце. Кое-кто считает, что мы тем самым поощряем аморальное поведение.

– А какая может быть альтернатива?

– Хороший вопрос, молодой человек. По моему мнению, это попросту нелогично – лишать кого-то помощи только потому, что вы не согласны с тем, как он себя ведет. Не судите, да не судимы будете.