Путь Огня - [44]

Ладно. Возможно, что-то в твоих биологических часах перепуталось, и ты проснулся слишком быстро, думая, что проспал несколько часов. На самом деле сейчас еще раннее утро, и время разноса лепешек еще не наступило.

Зар побродил по камере и в унынии вернулся к соломе, которая уже так слежалась и рассыпалась, что теперь ею нельзя было как следует укрыться. Он немного взрыхлил ее пальцами, а затем лег сверху, тут же поморщившись от неприятного прикосновения колючек к исцарапанной коже.

Полежав недолго, он ясно понял, что сон уже не придет. В горле пересохло, и это мешало погрузиться в забытье.

Зар перевернулся набок, подпер голову рукой и какое-то время лежал, глядя в темноту.

Странное предчувствие назойливо подступало, вкрадываясь в мысли, постепенно овладевая сознанием, пока, в конце концов, не превратилось в звенящую, как писк комара, тревогу.

(Никто не придет)

Нет, такого не может быть. К черту дурацкие наваждения!

Пускай ты и пленник, но не теряй достоинства, не кисни, как девчонка, не поддавайся сомнениям. Даже если эти первобытные задумали что-то этакое. И тут на ум ему пришла еще более безумная мысль. Как-то Зар слыхал, что во время корейской войны охранники в лагерях для американских военнопленных применяли систему Павлова по выработке бессознательных рефлексов. То и дело меняя расписание приема пищи, они доводили пленников до полного эмоционального ступора, после чего могли использовать их в качестве полноценных зомби.

– Тьфу ты, зараза, – ругнулся Зар. – Эти ископаемые люди не могут ничего знать о системе Павлова.

Внезапно темнота стала не менее мучительной, чем жажда. Зар сел и зажег на руке огонек. Тут же пламя узким заостренным столбиком взлетело вверх. На этот раз, чтобы заставить его уменьшится, понадобилось гораздо больше времени и самовнушения.

(Дмитрий Максимович, почему бы вам не прийти и не рассказать, что за ерунда сегодня происходит?)

Понаблюдав какое-то время за огоньком и не найдя в этом ничего утешительного, Зар загасил его и, обняв руками колени, погрузился в мрачные мысли.

Через время он снова оказался на ногах и опять, подойдя к двери, развернулся и стал бить в нее ногами. Никто, как и прежде, не отзывался.

Что, если это и есть приговор – смерть от голода и жажды в камере? Недели через две войдут охранник и тот уродливый дед, положат его высохшее, оцепеневшее тело на носилки и утащат, чтобы выбросить где-нибудь в поле на съедение воронам и шакалам?

Надо было как-нибудь уменьшить поток этого бреда, и Зар попытался медитировать.

Скоро все уладится, и он перестанет сердиться на Митру за то, что тот так вяло выручает своего земляка из передряги, в которую сам, собственно говоря, и втянул. Тогда Зар попросит его обучить всевозможным искусствам, в том числе и прохождению сквозь стены. Старик знает немало, он настоящий гуру, и Зар не слезет с него, пока тот не доведет его обучение до конца. Митра многое умеет, не даром он из цыган. Вот что странно: цыган, а стал профессором истории. Похоже, он немало знает о том, что было, и что будет, не зря царь его так ценит. Историк, предсказатель, лекарь… За ногу ему, конечно, спасибо.

Зар уселся в полу-лотос, соединил руки и сквозь закрытые веки уставился на кончик носа. Он велел себе дышать ритмично, а мыслям наказал успокоиться. Хотелось бы, чтобы они вовсе остановились, но призрак жажды то и дело выскакивал перед внутреннем взором то в виде огней, ползущих по куче сухого хвороста, то в облике ухмыляющегося деда, стоящего на входе в караул. Зар пытался отогнать видения, но, сбежав, они, тут же возвращались в новом обличье. Иногда удавалось погрузиться в состояние полусна, но и туда прокрадывалась жажда в противном образе и всякий раз вопила: я здесь! я здесь!

Наконец, Зар стряхнул с себя это липкое ощущение подчиненности ситуации.

Пора было посмотреть реальности в глаза.

Он поднялся и стал ходить по камере, растирая виски. Если охранник не отзывается, значит, там его нет. И никто тебя больше не охраняет. Можно ли совершить побег, если никто этому не воспрепятствует?

Присев около двери, Зар зажег огонек. Доски создавали ощущение металлической прочности, как и те, из которых был сделан сарай. Что это? Можжевельник? Кедр? Края досок ровные и щели между ними достаточно плотные, но, похоже, тут работала не пила, а все тот же примитивный инструмент, которым доски обтесывались. Гвоздей Зар не нашел, но смутно вспомнил, что когда его вталкивали в камеру, он углядел крестовую раму из бревен, к которой были прикреплены доски. Зар постучал в нескольких местах кулаком, пытаясь другой рукой определить, нет ли где-нибудь вибрации, но все было подогнано плотно, и дверь казалась монолитной. И все же ее надо сломать.

Зар опять зажег огонек и стал изучать стены в поисках камня, который можно было бы расшатать и вынуть. Один камень показался подходящим, и Зар принялся вычищать ногтями раствор из швов. Начали отваливаться крошки, мелкие камешки. Швы постепенно стали углубляться. Ногти крошились; кончики пальцев, изувеченные при неудачной попытке сделать подкоп в сарае, стирались до крови. Зар не обращал внимания. Но чем дальше он углублялся, тем медленнее продвигалось дело.