Путь летчика - [39]

Первое, что мы увидели, был огромный сарай. Вероятно, он когда-то был покрыт брезентом, но время сделало свое: брезент сгнил, и его по частям сорвало ветром. На решетчатом скелете крыши кое-где болтались жалкие лоскуты. Из-под снега выглядывали разбитые ящики и пустые бочки. Сарай, как видно, служил складом экспедиции Циглера-Фиала.

Неподалеку от сарая стоял деревянный дом. Около него было множество медвежьих следов. Мы заглянули в окно: комнату почти до самого потолка забило льдом.

Ниже к берегу были расположены хорошо сохранившиеся строения нашей зимовки: дом и склад. Мы легко открыли дверь склада, удивляясь, как до сих пор в помещение не проникли медведи. У склада они побывали не раз и оставили глубокие следы зубов и когтей на прочной двери. Почему же они не добрались до содержимого?

Ответ на этот вопрос нашел наблюдательный Бассейн: дверь открывалась не внутрь склада, а в обратную сторону. Видимо, у лакомок нехватило сообразительности потянуть дверь на себя.

Чего только мы не нашли на складе! К потолку подвешано несколько окороков и связка копченых колбас. На полках, как в хорошем магазине, в образцовом порядке расставлены коробки с гильзами и порохом, банки с конфетами, бутылки с клюквенным экстрактом. В общем с таким запасом продовольствия мы втроем смогли бы прожить немало лет. А медвежьи следы подсказывали, что нам не пришлось бы испытывать недостатка и в свежем мясе…

* * *

Обследовав интересовавшие нас места, мы отправились в обратный полет.

Иванов, исправив рацию, тут же связался с бухтой Тихой. Зимовщики сообщили:

«Погода испортилась, видимость три километра, облачность двести метров».

Внизу плыли разорванные облака; временами они скрывали очертания берегов. Над одним из островов самолет внезапно бросило вниз. Скорость со ста восьмидесяти упала до ста километров.

Что делать? Не успела оформиться эта короткая мысль, как я инстинктивно отдал от себя ручку, и машина перешла в пикирующее положение. Скорость тут же прыгнула до двухсот двадцати километров. Несколько секунд – и вновь начала сказываться нагрузка на рули.

Положение было восстановлено, но самолет потерял триста метров высоты. Мы попали в сильный нисходящий поток.

В одно из окон между облаками я заметил остров Гукера и полынью около бухты Тихой, убрал газ и стал снижаться.

На аэродроме был выложен знак «Т», и мы сели благополучно.

Теперь можно было лететь в Москву с докладом, но пришла полярная весна с ее непроглядными туманами. Температура резко подскочила вверх и уже редко падала ниже двух градусов мороза. Подули южные ветры. Лед в бухте Тихой, а с ним и наш аэродром каждый день ломало и понемногу выносило в море. Вода подошла к старому айсбергу, который два года сидел на мели. В одну из ночей айсберг раскачало волной и тоже унесло в море.

С каждым днем возрастало беспокойство экипажа. Размеры аэродрома заметно уменьшались.

Пока мы ждали погоды, аэродром почти совсем разрушило, и в нашем распоряжении осталась лишь маленькая площадка.

Наступило Первое Мая.

Вместе с зимовщиками мы дружно встретили праздник. Тяжелые клочья тумана, холодный блеск айсбергов и даже свист ветра, ломавшего остатки нашего аэродрома, не могли испортить приподнятое праздничное настроение.

Прислушиваясь к передаче с Красной площади, мы вспомнили Москву, живо представили себе стройные колонны демонстрантов. На душе стало как-то особенно тепло.

* * *

Ветер окончательно лишил нас аэродрома. С трудом нашли мы новую площадку на узкой полосе берегового припая. Посередине площадки громоздились торосы, но мы убрали их с помощью аммонала.

Узнав о нашем намерении в первый же летный день отправиться в Москву, зимовщики принялись готовить письма домой. Они спешили поделиться со своими родными и знакомыми новостями зимовки, накопившимися почти за год, - последняя почта ушла отсюда вместе с последним ледоколом в августе прошлого года.

Наконец, подул подходящий ветер. Мы получили сводку погоды из пунктов, лежащих на предстоящем пути. Везде ясно. В Тихой погода тоже неплохая. На смежных островах держится местный туман, однако он не мешает: нам предстоит лететь не над островами, а над морем.

Мы покинули Тихую при ясной, солнечной погоде. Скоро впереди показались облака. Возникая недалеко от южной оконечности Земли Франца-Иосифа – у острова Сальма, они шли прямо на нас, над самыми водами Баренцова моря.

«Испытаем-ка наш метод», подумал я.

Слой облаков оказался толстым, но я легко пробил его и не пожалел об этом. Каждые десять-пятнадцать минут в облаках попадались окна, через которые можно было достаточно точно определить характер льда, расстилавшегося под нами.

Через три часа, зная, что скоро должна показаться Новая Земля, я нырнул в одно из окон и пошел под облаками.

В одиннадцать часов пятьдесят минут наш самолет, встреченный радостными зимовщиками, благополучно сел на аэродроме мыса Желания.

Порядком проголодавшись, мы с удовольствием приняли предложение начальника станции и сели обедать.

Во время обеда он рассказал нам трагикомическую историю, происшедшую незадолго до нашей встречи.

– В одиннадцать тридцать, - начал он, - мы получили от вас последнее радио. Дежурные пошли на аэродром готовить костры и выкладывать посадочный знак.