Путь к женщине - [28]

Лениво падает на скамью. Вторая дама:

– Сидеть лучше, как ходить.

И садится вслед за первой.

Первый красноармеец неохотно приостанавливается:

– Нет, ходить лучше, как сидеть.

Первая дама ему:

– Вы как себе хотите, а я больше не в силах ходить. Второй кавалер ей:

– А что, колеса не смазаны? Можно смазать. Первый как стоял, так и покатился от хохота.

– Га-гг-га! – гогочет он во всю глотку, кружась на месте волчком. – Га-га-га!

Кавалеры в конце концов тоже садятся. Они располагаются на скамье в том же порядке, в каком гуляли: по бокам дам. Каждый садится возле своей дамы, поворачивается к ней лицом, запускает одну руку между спиной дамы и спинкой скамейки, а другой рукой орудует спереди.

– Чур, рукам воли не давать! – сейчас же строго предупреждает первая, сразу почувствовав, как по ее спине уже за ползала, уже заискала большая пятерня кавалера.

– И вы тоже! – решительно заявляет вторая своему и делает несколько энергичных, но безуспешных попыток хотя где-нибудь отделиться от него, уже приросшего к ней каждой своей точкой, словно пластырь.

Некоторое время все молчат. Слышно только, как оркестр играет вдали вальс да медленно шаркает по песку ногами гуляющая публика…

– Вроде прохладно, – наконец бормочет первый кавалер, не разжимая губ.

– Потому что вроде вечером, – поддерживает разговор его дама.

Очевидно, вторая дама тоже считает своим долгом вы молвить несколько слов.

– Сегодня много парочков, – произносит она довольно сонливо.

– Оттого что воскресенье, – таким же голосом отзывается откуда-то из глубины ее кавалер.

И опять никто ничего не говорит. Только кавалеры все сопят, все ворочаются, все мостятся, каждый возле своей дамы. Вот первый что-то шепчет своей на ушко. Она:

– Не говорите, чего не следует. А то у меня у самой начинается впечатление.

– Вот и хорошо. Значит, мы с вами одного мнения.

– Хорошего мало. А своего мнения я вам еще не сказала.

Второй страстно шепчет своей, точно вгрызается зубами в ее ухо.

А она:

– Вы только об этом и думаете, больше ни об чем. И не стыдно вам? Не успели сесть, как уже начинаете. Как будто не можете так посидеть. Выдумайте какой-нибудь разговор. Отчего вы молчите? В то воскресенье я тоже вот так пошла гулять в парк с одним молодым человеком с нашего двора. Идем, гуляем по парку, а у него и разговору нету. Молчит и молчит. Только покашливает да посмеивается на меня. Так измучилась с ним молчамши. Не знаю, как домой дошла. Теперь с ним никогда не пойду.

Первая дама, после общей паузы, с тоской, в пространство:

– Хоть бы раз чем-нибудь угостили! Второй кавалер многозначительно:

– Угостить недолго! Первый гогочет, как раньше:

– Га-га-га! Га-га-га! Проходит полчаса.

Кавалеры держат дам в своих объятиях крепче, чем прежде, и декламируют им стишки.

Первый своей чувствительно:

Тебе и жить и наслаждаться

Счастливой жизнею своей!

А мне слезами заливаться

И знать лишь горести одне…

Дама ему растроганно:

– Сами виноваты. А если бы женились, ничего бы этого не было. Вам надо жениться…

Второй своей с отчаянием:

Расступись, земля сырая!

Возьми несчастного меня!

Забуду я, что было в жизни,

Быть может тем вспокоюсь я!..

Дама грустно:

– Нет, зачем же. Вы еще найдете девушку по себе. В Москве девушек много …

Под влиянием речей кавалеров, под влиянием их стишков дамы в конце концов мякнут так, что не могут ни двигаться, ни говорить. Сидят неподвижно, с призакрытыми немигающими глазами. Как тестом, облипают их колючие шинели кавалеров.

Вот кавалеры, перемигнувшись между собой, приподнимают со скамейки бесчувственных дам, обнимают их за талии и почти несут на руках, направляясь к выходу из бульвара. Одна пара идет впереди, другая позади. Идут обе пары очень медленно. Идут, сильно накренясь, как больные. Вот-вот не дойдут, упадут. Всю дорогу молчат…

XI

Редактор Желтинский и поэтесса Вера проходят той аллеей, которой несколько минут тому назад проходил беллетрист Шибалин.

Старый Желтинский держит молодую Веру под руку, старается шагать с ней в ногу, не отставать, молодится, петушится, подпрыгивает.

– Что это вы скачете, Казимир? Хромаете?

– Нет. Наоборот. Это так, от хорошего самочувствия. С вами, Вера, я всегда как-то особенно хорошо себя чувствую.

И о чем бы они ни заговорили, речь у них всякий раз возвращается к Шибалину. Желтинский:

– Ваш "великий писатель" избрал московские бульвары ареной своей ученой "деятельности". Тут он и днюет и ночует…

Вера:

– Но он тут работает!

– О, да, конечно! "Работает" – ха-ха-ха! "Собирает ма териал", знакомится с незнакомыми, вернее, с незнакомками, которые посмазливее. Проверяет на практике, на хорошеньких женщинах свою новую "мировую" идею. Одним словом, не зевает. А вы, Вера, продолжаете верить ему…

– Я и верю ему и не верю.

– Напрасно, напрасно, если верите.

– Не забывайте, Казимир, что Шибалин исключительный человек, не обыкновенный, не рядовой. И к нему нельзя подходить с той меркой, с какой подходите вы. Он прежде всего крупный литературный талант, а это обязывает нас, простых смертных, многое ему прощать, многие странности, многие слабости.

– "Талант", "талант"! Уже прожужжали всем уши его "талантом", а между тем талант у него не настоящий, искусственный, деланный. Уберите от него ходули, на которых он держится, эти всевозможные "любовные проблемы", и вы увидите, как от него ничего не останется.