Путь к вершинам, или Джулиус - [82]

Дверь за ней захлопнулась.

Джулиус отошел от стола, зажег сигарету и встал рядом с дочерью. Какое-то время они молчали. Из темно-серого моря всплывал яркий диск солнца.

– Ты беспокоила меня в последнее время, – сказал он наконец. – Не находила себе места, тебя что-то тревожило. Я знал, что именно, но надо было, чтоб ты справилась с этим сама. Но теперь все хорошо, так ведь?

– Да, – ответила она.

– Нам незачем быть такими серьезными, – улыбнулся он. – Отныне все будет так, как на вчерашнем празднике, только без всего этого звона и блеска. Ты станешь счастливее, чем когда-либо. Просто постанови так для себя, и все.

– А я уже давно постановила, – улыбнулась она в ответ.

– Неужели? Когда же? – удивился он.

Она покачала головой. Нет, она не скажет ему. Отныне она не обо всем будет ему сообщать.

– Чем займемся? – спросил он. – Какие планы? Есть идеи?

– Можем пойти в круиз, как ты предлагал, – ответила она. – Отправимся на юг на этой яхте и вернемся, когда захотим. Больше не хочу ни охоты, ни лошадей. Разве что ненадолго. Ну как, поедем? Тебе не будет скучно?

– Не говори ерунды, мне нигде не скучно, – ответил он.

Солнце поднималось все выше, вот-вот появится весь тускло-оранжевый диск, предрассветная мгла растает, и начнется новый день.

Габриэль потянулась и зевнула, сонная, довольная – с наступлением рассвета ее усталость прошла. Они рассмеялись, глядя друг на друга. Джулиус взял ее руку и помахал ею в воздухе.

– Нам будет ужасно весело, – пообещал он.

А внизу в каюте Рейчел выложила из пузырька на ладонь пять, шесть, семь серых пилюль. Подошла к умывальнику и налила в стакан воды. Проглотила пилюли одну за другой, запивая водой. Потом отодвинула шторку с иллюминатора у кровати и стала смотреть, как солнце поднимается из воды. Ей казалось странным, что последние ее мысли будут не о тех двоих, что стоят сейчас наверху на палубе, а об Уолтере Дрейфусе, одиноко сидящем в своей конторе с револьвером в руке.

– Когда ты вернулась из Италии, – сказал Джулиус, – и объявила за ужином, что хочешь поехать со мной в Венецию, ты об этом думала?

Габриэль рассмеялась.

– Правда? – спросил он. – В глубине души?

Она состроила гримасу:

– О, папа́, ты слишком хорошо меня знаешь.

Какое-то мгновение он глядел на нее нерешительно, покусывая ноготь большого пальца, а затем раздраженно воскликнул, всплеснув руками:

– Не называй меня папа́!

На следующее утро Рейчел Леви нашли мертвой в каюте. Должно быть, ей стало плохо на рассвете, она звала мужа на помощь, но тот не услышал.

Узнав о трагедии, Джулиус Леви тотчас телеграфировал своему врачу в Лондон – он не мог допустить, чтобы тело его жены осматривал кто-нибудь из Кауса. На самом быстром автомобиле врача привезли в Портсмут, где его уже дожидался катер, и тут же доставили в Каус на яхту.

Разумеется, это был сердечный приступ – так и было объявлено официально; ни вскрытия, ни расследования не понадобилось. Несколько часов спустя «Странница» с мужем и дочерью покойной на борту снялась с якоря, увозя Рейчел Леви домой, в Грэнби, к ее последнему пристанищу.

Никто не удивился, что Джулиус Леви с Габриэль решили сразу после похорон уехать за границу. Предполагалось, что отсутствовать они будут месяцев семь-восемь и пропустят охотничий сезон в Мелтоне. Никто не мог припомнить, чтобы Джулиус Леви прежде так надолго покидал Англию. Похоже, смерть супруги его подкосила. Хорошо, что рядом с ним такая спутница – его дочь. Пожалуй, несколько странно, что они решили отправиться на Ривьеру на «Страннице» – той самой яхте, на которой Рейчел Леви умерла, но Джулиус Леви – еврей и иностранец, у него свои причуды. А может, это сентиментальность и яхта напоминает ему о жене.

Итак, Джулиус и Габриэль покинули Англию, поднявшись на борт «Странницы» ранним утром в конце августа, и вернулись только в начале апреля.

Время от времени до Англии доходили вести о том, как протекает путешествие, – Джулиус Леви поддерживал связь с коммерсантами из Сити, но, вообще-то, считалось, что он впервые в жизни взял настоящий отпуск.

Когда он вернулся в начале апреля – бодрый, с бронзовым загаром, – все отметили, что, должно быть, он окончательно оправился после смерти жены. Джулиус пребывал в отличном здравии и превосходном настроении и выглядел не старше сорока пяти лет. Правда, несколько прибавил в весе (кожа на шее сзади собиралась в складку), но ему это шло. Густая шевелюра, седеющая на висках, придавала его облику исключительное благородство.

А Габриэль, конечно, еще похорошела – стала взрослее, чуть сдержаннее и элегантнее, но все равно оставалась весьма милой. Как и ее отец, она обладала неиссякаемой энергией и относилась к жизни с поразительным энтузиазмом. Она вообще стала необычайно на него похожа: живая, остроумная, всесторонне одаренная. Все ей удавалось, во всем она была талантлива. Куда бы она ни пошла, в каком бы обществе ни оказалась, она неизменно заряжала всех и вся своей энергией. Чаще всего ее характеризовали словом «привлекательная».

Ее имя произносили с любопытством, слегка при этом улыбаясь. «Габриэль Леви? О да, определенно привлекательна!» На последнем слове делался акцент, а следом – многозначительная пауза, будто оно таило в себе безграничные возможности смысла. Это слово обрело особое звучание и значение. Женщины с неизменной завистью в голосе отзывались о ней как о «загадочной» и «интригующей». Никто не мог понять, в чем ее секрет. После очередного светского раута никто не мог сказать: «Ну, теперь-то понятно, какая она». Габриэль не поддавалась определению, и наконец все сошлись на том, что точнее всех ее охарактеризовал один молодой человек, только-только вышедший из детского возраста и обладавший пока ограниченными познаниями о жизни, но благодаря своей наивности уловивший самую суть. «Я думаю, она ужасно привлекательна, – сказал он, краснея до кончиков волос. – Но танцует она с тобой как бы нехотя, будто ты для нее что-то вроде полена и танцевать ей с тобой не пристало, ведь безжизненность ей ненавистна – у самой глаза так и горят».