Путь к Софии - [16]

Он сказал сочувственно:

— Почему бы вам не остаться у нас?

— Переночевать?

— Да. Куда вы пойдете в такую пору? Да и с Андреа повидаетесь.

Дяко заколебался. Невольно посмотрел на мундир, что висел на вешалке. Офицерский! Чей он, доктора? А почему этот доктор ни с того ни с сего стал уговаривать его остаться? О чем-то догадался? «Часто наружность бывает обманчива, — думал Дяко, разглядывая усталое умное лицо хозяина. — Нет, этот не похож на Андреа, он из другого теста, даром что они братья!» Но не нашел в себе сил сдвинуться с места.

Тут в доме хлопнула дверь, на лестнице послышались тяжелые шаги и голос старого Слави:

— Битых три часа тебя дожидается человек...

Кто-то что-то пробурчал, огрызнулся. Опять послышался голос старика:

— Не входи в таком виде!

В ту же минуту дверь с шумом распахнулась и в комнату ввалился Андреа. Он уставился на Дяко. А Дяко пристально всмотрелся в него.

— Это ты меня ждешь?

Дяко молча кивнул.

— Зачем я тебе понадобился, а? — Андреа хотел шагнуть к нему, но покачнулся и скривил в усмешке губы: — Ты кто такой?

Климент не выдержал.

— Поди умойся холодной водой!.. — строго сказал он.

— Отстань! Чего суешься не в свое дело?.. Откуда нам знать, кто он такой?

И вдруг он впился взглядом в гостя.

— Ты... который у виселицы... Ты... Дяко? — вскрикнул Андреа. От волнения голос его осекся. — Брат! Дяко!..

Он раскинул было руки, чтобы обнять его, но не устоял на ногах и повалился на топчан. С трудом приподнявшись, сел и, не отрывая глаз от гостя, забормотал:

— Ты видишь, а? Ты видишь, до чего мы здесь докатились?.. Ты видишь...

— Вижу, — сурово прервал его Дяко. И с гневом и презрением сказал: — Люди там за нас умирают, а ты что?! Посмотри на себя! Ты не достоин таких жертв!..

Андреа не отрывал от него глаз, не шевелился. Что он ему говорит? Про кого?

— Тогда у виселицы... помнишь... он на нас посмотрел... — опять вернулся Андреа к прежней неотвязной мысли.

— Молчи! Он был святой!.. Если бы Невский сейчас был жив! Эх, Андреа, Андреа! Мы знали, что здесь у нас свой человек, верный, решительный... И как раз сейчас, когда наши освободители так в нас нуждаются.

Дяко махнул рукой:

— Ладно, делай как знаешь... Жди и ты, чтобы прийти на готовое!

Он резко повернулся к выходу, но Климент неожиданно запер дверь и загородил ему дорогу. Дяко невольно сунул руку в карман.

— В этом доме не один Андреа, — сказал Климент.

— Что тебе нужно?

— Тебя послали русские?

— А почему это тебя интересует?

— Я не из тех, кто ждет, чтобы прийти на готовое.

Гость указал глазами на турецкий мундир.

— А это?

— Мундир?.. Если бы не он, я давно был бы в Диарбекире^[5]. Видимо, только ты один не знаешь, что я учился в России.

Дяко вздрогнул: в России! Верно, ведь другой брат похвалился ему этим, как только он вошел.

— Вот что, доктор... предупреждаю... за то, что от тебя потребуется, Диарбекиром не отделаешься. За это вешают.

— Догадываюсь.

— Тогда по рукам.

Дяко невольно посмотрел на Андреа. Но молодой человек сидел на топчане свесив голову, волосы упали ему на лицо, казалось, он спит.

— Так вот что требуется, — сказал Дяко, садясь за стол.

Взволнованный Климент подсел к нему.

Но Андреа не спал. Их голоса едва доходили до его сознания — все вытеснила одна-единственная мысль: он не достоин. Все, что он пережил до сих пор, было ничто по сравнению с ужасом, который охватил его сейчас. Он не достоин! Он на дне бездны. Кругом тьма. А высоко над ним опять серое небо, что обрушилось на него в темном переулке и его придавило... Потом холодный осенний ветер разбудил его и погнал домой... Домой ли? Нет, он наткнулся на жандармов. «А потом что? — вспоминал Андреа.— Да, эта скотина Амир! Ох, лучше бы мне не возвращаться домой! Лучше бы меня продержали в кутузке! Но я вернулся. Откуда-то свалился Амир, адъютант коменданта, и велел меня отпустить, потому что я брат врача из большой больницы. Каким же ничтожеством я оказался в глазах Дяко, своего товарища по комитету. В сущности, никто не знает правды, почему так со мной получилось, — пытался он оправдаться перед собственной совестью. — Я как та мать, что задушила свое дитя, слишком крепко его обнимая. Нет, и это не совсем верно, есть что-то еще, и оно идет не от чрезмерной любви, а от недостатка воли. И вот что получилось! Дяко искал меня, а нашел Климента. Опять как с учением! Я чувствую, знаю, что способен на большее, чем он, но Климент стал врачом, на него полагаются люди, его уважают...»

Андреа невольно прислушался к голосу брата.

—...В четыре казармы втиснуто семнадцать полков, — Климент говорил размеренно, четко, но чувствовалось, что он волнуется. — Нет, сведения точные. Эти цифры были названы несколько дней назад в связи с опасностью эпидемии сыпняка, да... Семнадцать полков. В среднем по пятьсот душ в каждом — записал? Итого восемь тысяч пятьсот...

Дяко быстро заносил все в свою маленькую книжечку, что-то в ней чертил, записывал цифры, окрыленный и обрадованный тем, что попал на такого человека и как раз тогда, когда считал, что все потеряно.

Откровенная радость гостя больше всего унижала Андреа. «Совсем про меня забыли, — зло подумал он, — что особенного, если человек выпил? Были бы у меня какие-нибудь важные сведения о турецкой армии, я бы бросил их прямо в лицо этому Дяко, а я вот забыл и то, что знал». Правда, это была не такая уж важная тайна, но что же это было такое, он никак не мог вспомнить.