Путь к Софии - [14]

И все пошло прахом! Люди здесь, казалось, попросту не хотели понимать его. Тем хуже для них!.. Он-то все равно выбрал себе дорогу. Бежать раз и навсегда от этой мещанской, от этой захолустной жизни, для него уже невыносимой и отвратительной, пробиться в заманчивый мир высших кругов, о котором он с такой жадностью читал в романах и газетах... Разве у него недостанет честолюбия, упорства, образования, денег? София будет только этапом, подступом, чтобы его заметили, оценили его способности, и тогда он пойдет выше. Разве не так поступали и другие болгары, ставшие советниками султана, князьями Самоса и Молдовы? В своих мечтах Филипп часто видел себя рядом с ними в каком-нибудь из посольств Оттоманской империи — в Париже, Вене или Петербурге, — видел, как делается большая политика. Красавицы в сверкающих бриллиантах, титулованные сановники мелькали перед ним... Да-да, всего можно добиться, он твердо в это верил, и не только в дипломатии. Да разве не держатся до сих пор на своих важных постах эти хитрые, пронырливые константинопольские греки?

Но война спутала все карты. Безумцы, наивные глупцы, с их безрассудным восстанием, которое так дорого обошлось нашему народу... И политика русского царя — захватить проливы, да и не только проливы! А миссис Джексон все еще говорит о каком-то русофильстве, думал он, угнетенный противоречиями, в которых увязал, видя единственное спасение в одном — неизменно и крепко держаться иностранцев.

— Возьмите меня самого, моего отца, всю мою семью, — начал он отчетливо, точно разыгрывал шахматную партию и предвидел ответный ход партнера. — Разве мы настроены русофильски?

— Вы все же исключение! — ответила тотчас по всем правилам игры Маргарет.

— Исключение? Может быть, да. Особенно для нашего города... Но поезжайте в Пловдив, сударыня... впрочем, через него лежал ваш путь. Тогда поезжайте в Копривштицу, откуда родом мой отец... Вы встретите немало людей, образованных, богатых, если можно так выразиться — элиту нашего народа. Они получили образование за границей: во Франции, Англии, в Австрии...

— Только не в России!

— Не прерывайте его, маркиз Позитано. Продолжайте, прошу

Но Филипп всем корпусом повернулся к итальянцу.

— Господин маркиз, вероятно, имеет в виду нашего соседа доктора Будинова. Да! Он учился в России! Но вопрос, следует ли ему так доверять?

— А почему? Он один из лучших врачей в городе! Вы помните, что он спас дочь господина Леге?

— Речь совсем не идет о его врачебных способностях...

— Это ненужный разговор, — заметил сухо Сен-Клер. — Будинов — помощник моего друга доктора Грина. Я полагаю, этого достаточно.

Филипп тотчас же кивнул и продолжал так, как будто его не прерывали.

— Я говорю о людях, которым вовсе не улыбается стать мужиками какого-нибудь русского князя... в какой-нибудь задунайской губернии! Да, господа! Нам тоже известна цель России — проливы! Нам известно пресловутое завещание Петра Великого!

— О! Спасибо, что вы мне напомнили об этом завещании! Я непременно включу это завещание в свою корреспонденцию, господа! — воодушевилась Маргарет и одарила Филиппа обольстительной улыбкой.

— Любопытно, в какой из наших столиц сотворили это пресловутое завещание? — спросил Позитано.

— Как, вы считаете, что оно фиктивное?

— Уж не принимаете ли вы его за подлинное?

— Да, разумеется. То есть не знаю! Но публика любит сенсации, маркиз! Только представьте: первый шаг в осуществлении окутанного тайной плана завоевания Европы!..

— Но это, право, фантастично! — воскликнула Маргарет. — Я уже вижу заголовок самым жирным шрифтом: «Если Россия упрочится на Босфоре, она шагнет и на Суэц!» Почему вы смеетесь, маркиз?

— Нет, нет! Я просто восхищаюсь вами, дорогая миссис Джексон!.. Продолжайте, господин Задгорский! Я вас прервал на самом интересном месте, извините.

— Мы говорили о войне! — сказал Филипп и мгновенно впал в тот торжественный тон, в который легко впадал, высказываясь в избранном обществе, а сейчас он к тому же испытывал и вполне понятное волнение. — Предположим невероятное! Предположим, что русские выиграют войну!

Несмотря на оговорку, это были дерзкие слова, тем более недопустимые для болгарина, что были сказаны в присутствии друга и советчика турок Сен-Клера. Но именно потому, что они были дерзкие и недопустимые, именно потому, что все это давно уже мучило Филиппа, он произнес их с таким самообладанием, что все удивленно на него воззрились.

— Россия сама предлагает мир и в ближайшее время отведет свои войска за Дунай, — произнес майор.

— Пожалуйста, майор, дайте господину Задгорскому высказаться!

— Моя мысль, госпожа Джексон... моя мысль, господа, состоит в следующем: что сталось бы с нами, если бы случилось так, что Россия… не превратила бы нас в губернию, а просто, как бы это выразиться, просто на болгарских землях создала бы какое-нибудь государствишко! И я спрашиваю тех, кто начал эту войну — они всегда кричат, что воюют ради блага болгарского народа, — я спрашиваю их: какая судьба ожидает подобное государство? Потому что, как сказано в «Общественном договоре» Жан-Жака Руссо... — Филипп уже был готов процитировать отрывок из знаменитого сочинения, но Позитано усмехнулся, закивал головой, и он предпочел продолжить: — Какие возможности, повторяю я? Обширные рынки, какие у нас сейчас есть? Или развитие промышленности? А может быть, видную роль на европейской дипломатической арене?..