Путь к отцу - [9]

В это время на сцену вышла Геля и под приглушенные ритмы суицидной психоделии запела в микрофон свежий стих: «Я страстно возжаждала студня из розовой плесени чувств...» Ее брови от напряжения эмоций приняли почти вертикальное положение, глаза куда-то закатились, а губы выгнулись печальной подковой. Напротив меня Флокс пробовал придать своему лицу такое же богемное выражение, но, изрядно помяв лицо и безуспешно состроив несколько рожиц, вернул себе прежнюю снисходительную мину. Геля после завершающего «Я выпила тебя до дна, вернись в свое болото!» от сильного перенапряжения рухнула в предусмотрительно протянутые руки Раба, и ее понесли в кресла отдохнуть и подкрепиться водкой. Я выхватил из вазы веточку чертополоха и признательно с поклоном возложил цветок к ее изысканно тонким ногам. Она благодарно провела по моему лицу холодной ладонью.

Подбежал ко мне сынок Ляли, Толик, и с разбегу прыгнул ко мне на колени. На его чумазой физиономии лиловел свежий синяк: снова дрался с обидчиками своей мамы. Наверное, только он один здесь предчувствовал прощание. Ничего он не говорил, да и в грохоте пира я не услышал бы его слабого детского голоска, он лишь прижался ко мне и обнял ободранными ручонками. А я гладил его по голове, чмокал в вихрастую макушку, жалея маленького друга на будущее, на время предстоящей разлуки.

По моему плечу сзади похлопали. Я оглянулся и увидел жестами зовущего меня за собой Жору. Он повел меня в ресторан начальства, где в кабинете сидела свита приближенных во главе с Хозяином. Тяжелой рукой он отстранил льнувшую к нему Лялю и жестом указал на соседнее кресло. В этом кабинете музыка звучала гораздо тише, поэтому можно было говорить без напряжения.

В углу за отдельным столом согнулся над машинкой Летописец. Он фиксировал для истории каждый шаг и каждое слово начальства. Также он записывал, кто, сколько и что съел, сколько товара принято и обработано, сколько заработано денег, куда потрачено и прочие сведения. В его функции входило написание истории, а также ее толкование. Причем каждый новый Хозяин Полигона заказывал свою версию истории, аккуратно уничтожая предыдущую. Так что работы у Летописца было невпроворот. Иногда и мне приходилось иметь с ним дело, когда ему нужны были сведения из старых энциклопедий. Он всегда поражал меня своей работоспособностью и обширными знаниями. Но самый большой талант имел он в толковании и перетолковывании исторических фактов. Самый главный принцип его работы заключался в поговорке: была бы генеральная линия — а уж историю мы подгоним!

Хозяин выгнал всех из кабинета и наклонился ко мне.

— Торопись, Леха! Сегодня ночью мне такое приснилось, что и рассказать страшно. — Хозяин заерзал и еще ближе нагнулся к моему уху. — Мне приснилось, что я уже кончался. Так вот, после этого я попал в такую жуткую темень! Такой страшный мрак, что и выразить невозможно... Ты вот что, Леха: чтобы завтра прямо с самого утра — и пулей отсюда! Понял? Я тебя умоляю!

— Хорошо, Хозяин, конечно. Не волнуйтесь. Если честно, мне и самому здесь уже в тягость...

Ранним утром грузовик увозил меня прочь от Полигона. Чем ближе я подъезжал к Дворцу, тем светлее становилось и впереди, и вокруг. Когда последний перевал остался за спиной, и я выехал на равнину, яркое солнце осветило все во­круг. Дворец неумолимо приближался, а мое сердце радостно-тревожно забилось: что-то впереди?..

А вот и громадные въездные ворота! Они распахнуты настежь. Никакой стражи, только дежурный приветливо улыбается мне и спешит показать путь. Когда я остановил грузовик и вышел наружу, вдруг совершенно ослеп. Оказывается, запыленные и прокопченные окна кабины не пропускали и малой доли света, который разливался вокруг.

Пока я моргал и тер кулаком слезившиеся глаза, ко мне кто-то подошел и мягко произнес:

— Ты, наверное, новичок?

Я утвердительно кивнул. На мои глаза опустились темные очки. Я проморгался и увидел рядом мужчину в белой одежде. Его открытое доброе лицо тоже было светлым и лучилось приятной улыбкой.

— Ты, наверное, деньги привез? — спросил он участливо.

— Да, от Хозяина Полигона. Это его дар. Куда мне с ними ехать?

— Несчастные люди, они по-прежнему думают, что их деньги имеют какую-то цену. Но Господь милостив, и даже эта жертва будет принята. Так что вези свой груз на склад, а потом спроси, как найти первый корпус, — там тебя и поселят.

На складе я поинтересовался, почему же это деньги наши не имеют цены? Мне ответили, что здесь другие ценности. А от жителей Полигона важна только жертва как акт покаяния. И еще мне объяснили, что все, привозимое с Полигона, в том числе одежда, подлежит сжиганию, так как может нести на себе гнилостную заразу.

Потом меня направили в баню. Обливали горячей водой, поливали густыми жидкостями, которые пенились и пузырились, терли мягкими губками. Одели меня в светлые одежды, на которых не имелось ни единой дырочки и заплатки. Когда я глянул в зеркало, то не узнал себя: на меня смотрел молодой красавец с удивительно белым лицом и светло-коричневыми волосами, приглаженными предметом, называемым расческой. От меня пахло необычно приятно. А голова кружилась от пьянящей легкости.