Жизнь делилась на две части – на лето и зиму.
Летом мы ждали зиму, а зимой – лето.
Я любил то и другое, и вообще все любил, что видел, слышал, ощущал, понимал и не понимал.
Первый пушистый снег, первые заморозки, застывающая у берегов Кама, затихающая пристань, короткие дни, длинные ночи, теплая одежда, оладьи перед школой, снежные тропинки, легкий, тормошащий воздух, – все это наполняло радостным ожиданьем настоящей зимы. А зимой, когда глубокий снег белым толстым одеялом плотно укрывал землю и Каму, когда, действительно, приходила и владычествовала зима, мы, поспешно вернувшись из школ, катались на лыжах, коньках, санках, делали ледяные горы-катушки, поливали, мерзли, отогревались и снова бежали к сугробам до темноты, а потом дома лениво учили уроки.
Ждали рождества и потому, что ждали денег на всяческие наши расходы, а приход давало только рождество.
Обычаем было – ходить детям по домам родственников, знакомых и незнакомых и «славить Христа»; т. е. петь молитву «Христос рождается, славите» и за это получать серебро.
Славленых денег набиралось порядочно, так как много было родственников.
А потом – рождественские елки с подарками, гости – маскированные.
Эти маскированные производили особо яркое впечатленье: приезжали компании, разодетые в необыкновенные цветные костюмы, в колпаках, обязательно в марках с большими носами, и все отчаянно плясали, тряслись, хохотали.
Кто это были такие – неизвестно до жути, но забавно.
Являлись и такие маскированные, что после их ухода исчезали две-три шубы.
Также ходила по домам «шайка разбойников».
Это – бродячий театрик.
Если пускали в дом «шайку разбойников», они, раскинув ручные декорации, разыгрывали с пеньем и плясками пьесу из жизни разбойников.
И за это брали два рубля, если с хозяйской выпивкой, а без выпивки – три рубля.
В крещенский сочельник девицы гадали.
Наша нянюшка в этом деле принимала горячее участие, помогая девицам выискивать суженых-ряженых.
Всё это гаданье устраивалось всерьез, с волненьями – загадочного трепета перед судьбой.
Всё было окутано густой пеленой религии, обычаями старины, приметами, гаданьями, предсказаньями, наговорами, ворожбой, заклятьями, вещими снами.
Со страхом мы ощупывали свои кресты и глубоко залезали под одеяло с головой, укладываясь спать под стон мятели.
А утром – смотришь – пять солнце, снег, зимняя тишина, по Каме возы тянутся.
И опять забывали про все.
А дальше – масленица.
Блины, оладьи.
Нас увозили в разубранной кошевке кататься на лошади по проспекту, где бесконечной лентой катался весь город, – многие на парах и тройках с бубенцами.
И на масленице я впервые прикоснулся к искусству.
Надо сказать, что перед этим я никогда не бывал в театре.
А тут, около базара, среди громадной толпы, увидел вновь отстроенный большой досчатый балаган, с парусиновой крышей и вывеской:
– Цирк Камбарова.
На балконе балагана стояли размалеванные артисты и среди них – великан с усами.
Клоун в колпаке, в полосатом балахоне, с крупчаточным лицом и бельмом кричал:
– Эй, публика почтенная, торопитесь покупать билеты – сейчас начинается небывалое представление или чудеса и разгадка тайн черной магии. Со всех по гривеннику, а у кого рыжая борода – 20 копеек.
Публика гоготала.
А возле балагана продавали из жестяных самоваров горячий сбитень, сахарные плюшки, пряники, оладьи, блины, пирожки.
Я выпил стакан сбитню с плюшкой, купил билет и вошел под парусиновую крышу.
Шарманка с барабаном, мальчик-акробат в трико, девочка на трапеции, гармонист, плясун, дрессированная собака, великан с гирями, петрушка-кукла, лубок со вставными лицами и сам клоун Камбаров – все это невиданное зрелище в блестках и позументах изумило, очаровало, поразило.
Долго не мог оторваться от балаганного дива, – вот, мол, какие восхитительные дела живут на этом свете!
Жить очень замечательно: ведь впереди могут встретиться новые чудеса.
А потому:
– Давай еще стакан сбитню и плюшку за три копейки.
И дальше тянулся бесконечный «великий пост» под тихий однотонный благовест слудской церкви.
Весь пост дома кормили постной пищей и только тихонько на базаре можно было пожевать на пятак колбасы.
На четвертой неделе поста заставляли говеть, ходить постоянно в церковь и читать молитву:
– Господи, владыко живота моего…
Самое страшное – исповедываться попу во грехах: вдруг да узнает, что стащил у тетки с комода полтинник или в ученическом дневнике двойку переправил; на четверку.
«Причащаться» – вот это удовольствие: дают запивать теплым красным вином и просфорку.
