Путь человечества. Истоки богатства и неравенства - [15]
Как мы установили, в мальтузианскую эпоху отклонения от этого равновесия (в силу технического прогресса, конфликтов, институциональных и эпидемиологических изменений) приводили к мощной обратной реакции популяции, что в долгосрочной перспективе возвращало доход на душу населения к равновесному уровню. Что же тогда позволило человечеству преодолеть притяжение мальтузианского равновесия? Как мир выбрался из этой экономической черной дыры?
В попытке отыскать катализатор перехода возникает желание назвать промышленную революцию резким толчком, который заставил мир перейти от устойчивого в прошлом мальтузианского равновесия к современному росту. Однако свидетельства, относящиеся к периоду промышленной революции XVIII и XIX веков, говорят о том, что никакого толчка не было: хотя в контексте человеческой истории переход и случился быстро, продуктивность в течение него возрастала постепенно. Поскольку технический прогресс носил поступательный характер, мальтузианские механизмы должны были запустить ответную реакцию и вернуть мир к изначальному равновесию. С началом промышленной революции численность населения действительно стала расти, и средний доход, как и предсказывалось, почти не менялся. Тем не менее в определенный момент, спустя почти столетие, мальтузианское равновесие таинственным образом исчезло. Последовал колоссальный рост.
Концептуальная схема, которую я разработал за последние несколько десятилетий для решения этой загадки, была вдохновлена открытиями из математической теории бифуркации, которая показывает, как по достижении определенного порога незначительные изменения одного-единственного элемента могут вызывать внезапную и радикальную трансформацию в поведении сложных динамических систем (как это происходит в случае, когда температура воды пересекает определенную отметку и жидкость превращается в пар)[69]. В частности, это исследование фокусируется на том, чтобы найти тот невидимый механизм, который продолжал непрерывно действовать все время, те колеса перемен, которые безжалостно крутились на протяжении всей эпохи мальтузианского равновесия, но в итоге смогли – на манер повышающейся температуры в чайнике – преодолеть его и привести к началу современного роста.
Так что же это за таинственные колеса перемен, которые неизбывно крутились в течение всей мальтузианской эпохи и наконец вызвали радикальные изменения в уровне жизни в последние два столетия?
Колеса перемен
Одним из таких колес была численность населения. В начале неолитической революции, за 10 тысяч лет до н. э., на Земле проживало около 2,4 млн человек. К 1 году н. э., когда Римская империя и цивилизация майя достигли своего расцвета, величина человеческой популяции возросла в семьдесят восемь раз и достигла 188 млн человек. Тысячу лет спустя, когда викинги грабили берега Северной Европы, а китайцы впервые использовали порох в бою, численность человечества составляла 295 млн. К 1500 году, когда Колумб был на середине своего пути в Америку, на планете проживало уже полмиллиарда человек, а в начале XIX века, на заре промышленной революции, людей стало больше миллиарда (рис. 6).
Рис. 6. Рост численности мирового населения в мальтузианскую эпоху[70]
Численность населения находится во взаимосвязи с техническим прогрессом: технический прогресс в мальтузианскую эпоху позволил популяциям вырасти в 400 раз за 12 тысяч лет и стать плотнее, а численность населения оказывала положительное влияние на ускорение инноваций. Как было замечено выше, в крупных популяциях с большей вероятностью возникал больший спрос на новые товары, инструменты и практики, а также на исключительных индивидов, способных их изобретать. Более того, крупным обществам шли на пользу дополнительная специализация и опыт, а обмен идеями через торговлю еще сильнее ускорял распространение и проникновение новых технологий[71]. Как мы видели, эта укрепляющая сама себя положительная обратная связь возникла почти одновременно с появлением человека и больше никогда не исчезала.
Положительное влияние численности населения на технологический уровень развития очевидно во всех культурах и регионах в истории. Регионы, где промышленная революция началась раньше, как, например, территории Плодородного полумесяца, стали местом возникновения крупнейших доисторических поселений и долго пользовались преимуществами технологической форы. Точно так же регионы с более пригодными для сельского хозяйства землями и, следовательно, более высокой плотностью населения обладали более продвинутыми технологиями. Удивительным образом это наблюдалось даже среди относительно небольших полинезийских обществ в Тихом океане, где во времена первых контактов с европейцами более крупные племена на Гавайях и Тонга использовали более широкий спектр сложных рыболовных приспособлений, чем малые племена с островов Малекула, Тикопиа и Санта-Крус[72].
Критическую важность размера популяции для способности общества создавать технологические инновации можно увидеть на примере печатной революции, произведенной немецким новатором Иоганном Гутенбергом. Он родился в многолюдном Майнце, часть взрослой жизни прожил в Страсбурге и сумел воспользоваться преимуществами, которые открывались ему в силу того, что через эти города проходили многочисленные торговые пути. Они дали ему доступ к накопленным за несколько поколений знаниям и возможность получить информацию о более ранних изобретениях в сфере печати, сделанных в таких далеких местах, как Персия, Греция, Византия, Китай и Мамлюкский султанат. Более того, масштаб и уровень благосостояния этих городов позволили Гутенбергу начать зарабатывать, будучи учеником ювелира, и найти финансирование для создания собственного печатного станка с подвижными литерами. Если бы Гутенберг родился в далекой деревне, его путь к изобретению был бы полон препятствий. Не имея активных контактов с другими цивилизациями, он, скорее всего, не узнал бы о ранних изобретениях в этой области. Кроме того, ему определенно было бы сложно найти финансирование для своего изобретения, поскольку потенциальный рынок для печатных станков в его деревне казался бы слишком маленьким, чтобы инвестировать в них с выгодой. Наконец, Гутенбергу, вероятно, пришлось бы большую часть времени заниматься земледелием, поскольку сельская популяция в то время с трудом могла бы поддерживать целый класс художников, ремесленников и инноваторов.
