Путь Босяка - [2]

Вялые и пассивные топтуны, однако, мигом становились агрессивными и безжалостными, стоило группе хотя бы из трех человек покинуть укрепзону или кому-нибудь выехать за ограду на любом транспорте, пускай даже на телеге. Утопленники и летуны не щадили вообще никого.

Летуны – те поначалу были редкостью, Босяк долго в них не верил, пока впервые не увидал сам. В последнее время, однако, летунов становилось все больше, сколько бы их ни отстреливали. Утопленников, по всему видать, тоже – по слухам, некоторые заплывали уже и в колодцы. Поганая вырисовывалась картина. Скверная, если не безнадежная.

До трех пополудни, передвигаясь в затылок друг другу, огибали озеро. Места были здесь боровые, хвойные, мертвяки по неизвестным причинам от таких держались подальше, но Босяк все же заметил нескольких, ковыляющих в отдалении невесть куда и зачем. Дальше, однако, начинались болота и тянулись сплошной чередой на добрых полсотни километров. Утопленники водились в болотах во множестве, сунуться к ним означало верную гибель, потому, видать, и места эти назывались Гиблятиной. Путь через болота был один – по насыпи бывшей железной дороги. Топтунов, правда, там хватало, но с ними, если не лезть на рожон, сладить было можно.

– Босяк, – Нищеброд вдруг резко остановился. – А ну поди сюда. Глянь.

Топтун лежал, скорчившись, наполовину зарытый под ствол палой сосны. Восковая, как у всех топтунов, кожа, или что там у них вместо кожи, была покрыта синюшными пятнами, костлявые пальцы скрючены, будто мертвяк собирался в кого-то вцепиться, но не успел. Жизни или того, что заменяет мертвякам жизнь, в нем больше не было, а главное… Босяк обогнул Нищеброда, сделал три осторожных шажка и присел на корточки. Главное, что у топтуна не было больше лица – совсем, а на его месте запекся токсин – белесая жидкость, с виду похожая на загустевшую, замешанную с грязью сметану.

– Сдох, – констатировал Нищеброд. – Но непохоже, что его пристрелили.

Босяк кивнул. Дохлый топтун и в самом деле не походил на застреленного. Скорее выглядело так, будто его…

– Забили, – озвучил свой вывод Босяк. – Дубиной, по всему видать. Кто же это так расстарался?

С четверть часа почтари кружили окрест – следов недавнего человеческого присутствия обнаружить не удалось. Между тем, судя по синюшным пятнам, угробили топтуна явно не так давно, скорее всего, этим утром, а может быть, даже и днем. Случись это раньше, мертвяк посинел бы уже целиком.

К насыпи выбрались, когда солнце уселось на верхушки западных сосен. С болота наносило гнилью, птицы примолкли, а дневных комаров сменили еще более воинственные вечерние. До слетевшего с рельсов товарняка оставалось полчаса ходу, если быстрым шагом, и Босяк сказал, что пора наддать. Не прошли они, однако, и пяти минут, как из болота по правую руку выбралась группа мертвяков голов в двадцать. Спотыкаясь и раскачиваясь, мертвяки полезли на насыпь и, скучившись, остановились. Босяк вгляделся: возглавлял группу рослый детина с корявым суком на плече. Позади него толпились еще пятеро или шестеро, а дальше, едва различимые за спинами топтунов, маячили их бабы и даже, судя по размерам, пара детей.

Медленно, плавными скупыми движениями Босяк снял с плеча обрез. Только ведь не поможет, думал он, привычно подавив страх. Если набросятся всей толпой, не поможет. Что ж, значит, придется тогда подыхать.

В двух метрах за спиной шумно, с присвистом дышал Нищеброд. Тоже знает, что не поможет, думал Босяк. Если топтуны нападут, стрелять бессмысленно – сбегутся другие, их здесь тысячи вдоль болот разгуливают, не то что в лесу, где можно отбиться. И что это они дружно так стоят, всей толпой? Никогда не бывало, чтобы топтуны в стаи сбивались. В стадо – да, с первого дня, но каждый был как бы сам по себе, а теперь… Рослый детина с суком явный вожак, промычит сейчас, и начнется.

Рослый, однако, мычать не стал. Постоял еще минуту-другую, махнул суком и покосолапил с насыпи вниз. Остальные ссыпались по склону вслед за ним и один за другим исчезли, растворились в приболотном ольшанике.

Слетевшего с рельсов товарняка достигли уже в сумерках. Укрытие из завалившихся набок вагонов было аховым, но все же лучшим, чем никакое. Костров почтари не разводили – мертвяки сбегались на огонь охотнее, чем собаки на кости. Перекусили оставшимися еще с прежних времен консервами, которыми почтарей оделяли в укрепзонах в счет оплаты за труды. Заели набранной по пути черникой и запили водой из фляг.

– Знаешь, что я думаю, – пробурчал Нищеброд, ковыряясь вилкой в зубах. – Этого-то, дохляка, свои забили.

– Как это «свои»? – изумился Босяк.

– Да так. Больше некому.

Босяк почесал в затылке. С одной стороны, больше действительно было некому – дубинкой от мертвяков не отмахаешься. Боли они не чувствуют, страха тоже – навалятся разом – и готов новый покойник. Одной царапины достаточно – токсин убивает наверняка. Был человек, и нет человека – спекся. С другой стороны, мертвяки друг с другом не воюют, по крайней мере, до сих пор никто не видел, чтоб воевали.

– Мертвяки друг дружку не трогают, – не слишком уверенно возразил Босяк.