Пустота - [30]

Шрифт
Интервал

— Мне было бы приятно барахтаться в твоей рвоте, — честно признался я. — Жаль, что я понимаю это только когда вижу тебя так, как сейчас. Когда ты уходишь, я перестаю тебя ценить.

— Ой, я тебя умоляю, прекрати и вылазь отсюда, — сказала она, точно деревенская дурочка. — А то и я умру. Ты забыл, что я всего лишь твоя фантазия?

— Нет, не забыл, — улыбнулся я. — Но сегодня ты показалась мне реальной. Я встретил твою точную копию. Практически точную.

— И кто она? — ревниво спросила Алиса.

— Просто дура, — ответил я. — Она хуже тебя.

— Это ещё почему? — поинтересовалась фигуристка.

— На ней нет красной юбочки и коньков, — объяснил я. — Она не состоит из фантазии. Ещё ей нравится плохая поэзия.

— Зачем ты говоришь о ней?

— Ну… — протянул я. — Это — первая девушка, которая сама познакомилась со мной… Представь себе… Со мной. Господи, что у неё со вкусом? Из сотен нормальных парней вокруг выбрать меня.

— А как она это объяснила?

— Бездной.

— Чем?

— Ну, бездной, — сказал я. — Вроде как её привлекает то, что во мне есть бездна.

— Почему на увидела бездну в тебе? Ты и есть бездна. Знаешь… Мне кажется, что существуют такие люди, которых засасывает в темноту. Может быть, она из таких.

— Возможно, — допустил я. — Но ты лучше её. Ты — фантазия. Безупречная, идеальная фантазия, которая никогда не сможет меня убить.

— Это мы ещё посмотрим, — улыбнулась фигуристка. — Главное, чтобы ты не убил сам себя.

— Это сложно…

— Легко, — уверенно сказала она. — Стоит просто вылезти из ванной, выпить горячего чая и заснуть, обняв подушку… У тебя был какой-то стишок… Как там… Я помню! «Ты — слишком большая, я — слишком маленький. Ты ходишь в школу, я — в детский садик, ты целуешь мальчиков, ну а я — подушку. Ты обводишь пальчиком розовые губки. Ты стоишь красивая в снежно-сладой вате, я иду, избитый, собой на кровати…»

— Замолчи, — перебил я её. — Не читай мне мой позор. Меня от него тошнит.

— Ты просто вытрёпываешься.

— Нет. Не надо этого делать. Пожалуйста.

Она остановилась. Замолчала. Просто сидела и смотрела на меня. А я — на неё. Или в стену — не так важно.

— От тебя сильно разит водкой… — промолвила фигуристка через секунду. — Зачем ты её в себя влил?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Просто так. Это помогает развалиться.

— Ты преувеличиваешь, Федя, — глухо прошептала фигуристка. — Тебе не стоит играть в это дурацкое саморазрушение. У тебя нормальная жизнь. Тебе просто надо взять себя в руки, поработать над своими проблемами, побороться… Ты должен поставить себе цель.

— Это невозможно… Откуда мне её взять? Просто придумать? Нет никакой цели и никакого смысла. Сплошной абсурд, придуманный сумасшедшими людьми от безделья, в который все почему-то верят.

— И ты поверь, — вставила фигуристка, слегка улыбнувшись.

— Подай мне бритву, пожалуйста, — попросил я свою фантазию.

— Зачём?

— Положу себе в рот, — почему-то промолвил я.

Какую, к чёрту, бритву? В какой рот? Что я говорю? На кого я похож? На сраного эмо-подростка. Но я же нормальный человек. Я не такой идиот.

— Что за безумие? — спросила она. — Зачем класть себе в рот бритву?

— Чтобы поверить в абсурд, понимаешь?

— Нет, — помотала она головой.

— Ну ты и не должна понимать, — признал я. — Ты же красавица из телевизора. Скажи, тебе не скучно здесь, со мной? Там, в телевизоре, всё так светло. Там такие чистые, безупречные люди. Ты не хочешь обратно?

— Нет, не хочу, — помотала она головой. — Мне не скучно здесь находиться. Просто грустно… Смотреть на то, как ты сходишь с ума, как разлагаешься. Мне обидно, что я ничего не могу сделать.

— Мне тоже.

— Ты ведь когда-то был другим… — протянула фигуристка. — Что сделало тебя пустым? Это Полина?

— Нет, она ни в чём не виновата, — ответил я. — Она даже не знала о том, что я любил её… Слава Богу не знала, а то её бы стошнило.

— Но ведь последние стихи, которые ты написал, были о ней.

— Это не совсем так. Я никогда не писал ничего о живом человеке. Я брал его за основу и придумывал образ. Ту Полину из стихов я выдумал сам. В реальности я её плохо знал. Мы почти не общались. Я проучился с ней шесть лет, с пятого класса и до одиннадцатого, и ни одного нормального разговора у нас не было. Только в сети мы несколько раз общались. Но это не по-настоящему, да и вёл я себя там, как придурок. Вот и всё. А так… Я никогда даже не был на настоящем свидании с девушкой.

— Ты такой трус… — промолвила фигуристка, опустив глаза вниз.

— Это одна из причин, почему у меня никого и ничего не было.

— И тебе совсем не хочется любви? — она снова подняла глаза на меня.

— Любовь — это только фантазия, — произнёс я. — Если так, то у меня уже была любовь.

— Это же не по-настоящему!

— Мне кажется, что выдуманная любовь куда реальнее той псевдоромантики, что есть у большинства людей. Она чистая, не засорённая телами, спермой и бытом.

— Ты меня любишь? — вдруг почему-то спросила моя фигуристка.

— Наверное, — допустил я. — Но ты — не Полина. Ты, скорее, просто одно из воплощений её безупречной красоты.

— А я тебя почему-то не люблю, — расстроено промолвила она.

— Так и должно быть, — улыбнулся я. — Это придаёт образу полноты. Каждый ангел должен быть недостижимым. Это так прекрасно…


Рекомендуем почитать
Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии

Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.


Орлеан

«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.


Страсти Израиля

В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».


Записки женатого холостяка

В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.


Сень горькой звезды. Часть первая

События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.


Ценностный подход

Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.