Пустота - [29]

Шрифт
Интервал

Я помню, как бутоны её покрасневших от печали глаз раскрылись, стекло треснуло, и из трещин пошли прозрачные, чистые слёзы. Полине было грустно покидать школу. Но перед ней лежала большая, счастливая жизнь. Жизнь, которую она заслуживала. Красивая девичья сказка… Принцесса поехала из мрачной деревни дураков в мир дворцов и принцев. А я смотрел ей в след и пытался сохранить в голове её образ.

Но сейчас её надо было выкинуть. Зачем мне о ней думать? Она давно обо мне забыла. Блин… Зачем я сравниваю её и себя? Голлума и Арвен. Бессмысленно.

Зачем я позволяю всем этим словам течь сквозь дыры в моём жирном, масляном теле? Ведь, вырывавшись из меня, слова берут в руки копья и прокалывают меня, создают новые раны, призывают помощников.

Наконец, я вошёл в свой тёмный, уродливый двор. Мимо пролетел синий магазинчик, около которого валялись целые кучи мусора. По краям от него стояли две урны, но они были доверху полны. Никто мусор не убирал. Магазинчик закрыли пару лет назад, когда я только поступил в свой сраный университет. С тех пор за ним почти никто не следил. Он потерялся в одиночестве, стал пустотой.

Раньше он выглядел лучше. Туда привозили хрустящий хлеб, и бабушки со двора стояли в очередях за свежей булкой. Когда я был маленьким, мой путь в школу каждый раз пролегал через этот магазинчик. Я шёл из школы вечером, а рядом с магазином сидел и пил водку дядя Володя с соседнего подъезда. Теперь дяди Володи тут нет. Он умер три года назад. Не успел дожить до закрытия своего любимого магазинчика.

Я вошёл в квартиру. Родителей уже спали. Тело медленно отходило от холода, оттаивало, сбрасывало с себя твёрдую ледяную шкуру. Надо было чем-то согреться. Я решил выпить, уподобиться мёртвому дяде Володе… Странно, а раньше мама пугала: «Учись в щколе хорошо, иначе будешь, как дядя Володя». И что? Я и так стал, как дядя Володя. Может, ещё хуже.

Я достал из холодильника бутылку водки и отхлебнул немного из горла. Водка чуть не вытекла наружу — настолько хреновой она была. Но я всё-таки затолкал в себя рюмку. Молодец, Фёдор, можешь собой гордиться! Горло обожгло. В голове помутнело. Я отхлебнул ещё. Согрелся. Поставил бутылку с отравой на место.

Мне пришла в голову идея получше. Я захотел набрать ванную. Не знаю, водка так на меня подействовала или метель, но мне захотелось полежать в воде. Когда я последний раз так делал? В классе третьем?

Ладно, Фёдор, я поддамся тебе, выполню твоё дурацкое желание. Я открыл кран, положил на дно ванны закрывашку, и вода полилась. Она кричала, падала вниз, принимала законы ванны, как мы принимаем законы общества, в котором живём. Я немного посмотрел на воду… Как она пузырится… Как от неё идёт пар. Может быть, вода казалась мне кипящей смолой. Может, я видел в ней отражение собственных мыслей, которые не имели формы, казались пустыми… Там, внутри меня, тоже легко можно было разглядеть самое дно… Как и здесь, в ванной, сквозь воду…

Пока ванна набиралась, я пошёл в комнату снимать с себя всю эту провонявшую потом одежду, прилипшую к моему грязному телу. Разделся. Посмотрел на себя в зеркало. Раньше всё было лучше. У меня было хоть сколько-нибудь нормальное, спортивное тело. А теперь что? Растёт живот, пресса уже не видно, на руках всё обвисло… Великолепно. Удивительно, что при таком образе жизни, как у меня, я ещё не покрылся жиром. Раньше я ходил в зал, но в одиннадцатом классе бросил из-за экзаменов. А потом… Зачем — потом? Потом саморазрушение показалось мне самым логичным вариантом развития событий. Что это за слово «саморазрушение»? Словечко для тринадцатилетних детей. Звучит по-дурацки. Тоже мне — юношеский протест. Идиот.

Я снял вонючие, дырявые носки, которые давно пора было зашить, потом стянул с себя трусы и положил всё в стирку. Из трусов вывалилось пара волосков. Завоняло мочой. Прекрасно. Главное, чтобы меня не стошнило в ванную.

Я посмотрел на свою опухшую розово-зелёную морду, заросшую россыпью прыщей, умылся и, сжимая зубы, залез в ванную. Вода была слишком горячей. Почти кипяток. Но я терпел, старался привыкнуть. Закрыл глаза и медленно стал растворяться в кипятке, как лечебный порошок… Или кофе 3 в 1 за 12 рублей.

На секунду я закрыл глаза. Вода стала холодной. Очень холодной. Ледяной. Почему раньше я ощущал её горячей? Может, водка палёная… Нет… Я начал дрожать. Я открыл глаза. И сразу увидел её. Фигуристка сидела на самом краю ванной и щупала воду своими тоненькими пальчиками с красными ногтями.

— Погоди… — нежно промолвила она. — Не делай этого с собой. Не смей. Что ты творишь?

— Пытаюсь привыкнуть к ванне, — ответил я ей.

— Зачем? — поинтересовалась фигуристка. — Тебе же холодно.

— Это не для меня, — промолвил я, — наверное, я сделал это для тебя. Я хочу, чтобы эта вода стала льдом… Хочу, чтобы тебе было, где кататься.

— Но твоя голова будет мне мешать, — улыбнулась она так, словно я был ребёнком, сделавшим какую-то милую глупость. — Нормально я здесь не покатаюсь. Если бы ты был красивым, то хотя бы можно было получить удовольствие, наблюдая подо льдом твоё голое тело. Но в твоём случае… Боюсь, меня просто стошнит. Потом всё растает, и твой белый трупик будет барахтаться в заблёванной ванне.


Рекомендуем почитать
Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии

Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.


Орлеан

«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.


Страсти Израиля

В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».


Записки женатого холостяка

В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.


Сень горькой звезды. Часть первая

События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.


Ценностный подход

Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.