Пусть умрёт - [71]

      Так вот… После боксеров ринг скатали, как ковер, и утащили, а на арену вышли два парня, одетые и вооруженные... ты не поверишь – как античные воины. Зрители в бешеном восторге от такого шоу. Дым коромыслом, понятно, шум-гам-тарарам. Парни начинают биться на настоящих мечах... по крайней мере, с виду. Все потихоньку начинают въезжать, что им показывают бой гладиаторов. Народ хоть и особенный – книжки не все читают – но кино-то, всяко, смотрят. Публика одобряет – спектакль, значит, по душе. Опять ставки, букмекеры. Но Вика чувствует – что-то не так. Уж больно натурально они бьются. Уже и поранили друг друга. У одного кровь на руке. Потом другой мечом полоснул противника по лицу. А зрители, уроды, радуются, орут: «Кетчуп, кетчуп! Как натурально!». Какой к чертям кетчуп, она же видит – кровь. Натуральная кровь. И Инка ее подруга, дура кровожадная – настоящий вамп, ее не обманешь, она, как акула, кровь за семь километров чует. «Кровь! – дышит Вике в ухо, – чую кровь»... У Вики мурашки по коже. А эти, на арене, тоже озверели. Алик, я слушала Вику и представила себе, как это было...».

 – Погоди, – прервал Максимов. – Раз уж у нас ночь сказок, я тебе тоже кое-что расскажу.

 – Что?! – в ее голосе прозвучало изумление, – тебе опять что-то примерещилось, Алик?

 – Представь себе, Алёна, – начал рассказывать он, – что испарилась бесследно крыша ангара, унесенная, откуда ни возьмись возникшим смерчем…

      ...Где-то в вышине обрушившегося бездонного синего неба раскручивалась спиралью стая черных птиц, издававших приглушенный расстоянием клекот.

      Дохнуло средиземноморским зноем. Трибуны амфитеатра напоминали колышущуюся морскую поверхность в бурю.

      Даром, что три сотни матросов растянули над трибунами паруса – помогало это не сильно. Время от времени насосы поднимали в воздух водяную пыль. Но и это освежало людей лишь ненадолго.

      Но даже небывалый зной не в силах был изгнать из амфитеатра ни единого человека – всех обуревала особенная жажда, жажда посильнее зноя и усталости, жажда вкусить удовольствие от зрелища, которого ждали весь год.

     К тому же нынче все было бесплатно!

      По правую руку от ложи императора располагались сенаторские места. Именно здесь и устроились Секунд с Агриппой.

      Какое-то время они молча наблюдали за схватками, лишь изредка обмениваясь короткими репликами. 

 – Видишь, сколь грандиозен размах праздника. Он хочет переплюнуть самого Клавдия, – поделился своими впечатлениями Секунд, склоняясь к уху Агриппы, то ли для того, чтобы преодолеть шум, идущий со всех сторон, а может статься, для того, чтобы его слова не попали ненароком в чужие уши.

 – Ты прав. Но чего тут удивляться – ведь все страдающие манией величия стремятся устроить грандиозные игры. И чем серьезней эта болезнь, тем грандиозней праздник.

 – Тем более за государственный счет! – едко добавил Секунд, – и, разумеется, не из своего кармана. Хотя как раз он-то мог бы себе позволить заплатить за развлечения из награбленного у подданных за шестнадцать лет. Вместе со своей семейкой обирали народ без малого тридцать лет. А теперь он кичится: эти игры должны войти в историю!

 – Я с удовольствием буду присутствовать на боях по случаю тризны по нему, – злорадно промолвил молодой человек.

 – Представляешь, в анонсах заявлены две тысячи гладиаторов!

 – Да, да... из Рима, Падуи, Равенны, Капуи, – сообщил Агриппа. – И не только италийцы – провинции тоже обещали выставить своих сильнейших воинов.

       Они помолчали, наблюдая за приготовлениями к первой части праздника – травле диких животных.

      Из загонов и клеток под трибунами раздавался  рев тигров и пантер; мычали боевые бычки с отполированными до золотого блеска бронзовыми наконечниками на рогах, насаженными для усиления поражающей способности этого и без того грозного оружия, которым наделила этих животных природа. Раздавалось ржание лошадей; доносился запах конского пота и навоза, смешанного с резким запахом диких зверей.

      Почти полное безветрие лишь изредка прерывалось немощным ветерком с севера, безуспешно пытающимся противостоять зною. Но каждый раз Аквилон  сдавался, не в состоянии донести свежесть с лугов. И нечему было развеять душную атмосферу, сгустившуюся над городом.

 – Душно сегодня, не правда ли, Агриппа? – прервал молчание Петроний.

 – Так предсказали гадатели. Но не забудь, Петроний, ты сам желал увидеть моего гладиатора.

 – Да-да. Можешь не беспокоиться за старика. Я выдержу, хотя с большим удовольствием совершил бы сейчас омовение в прохладном бассейне на моей вилле. Но... – он сделал отстраняющий жест, как бы возражая самому себе, – зная, как ты обожаешь бои, прошу не думать о моем удобстве и наслаждаться, коли мы уже здесь. Раз уж этот сумасшедший решил истратить миллионы, то почему бы моему молодому другу не получить удовольствие? Ведь деньги эти отчасти принадлежат и нам?

 – Это так… Они начнут с венатио… Со схватки тигров из зверинца этого выскочки, сенатора Статилия Тавра. Выпустят против какого-то диковинного зверя… Раб одного моего приятеля обучает венаторес, он рассказал мне, что это исполинский белый медведь, привезенный каким-то сказочно богатым и столь же диким то ли сарматским, то ли еще каким-то северным вождем. Говорят, медведь этот живет в горных снегах.