Пусть умрёт - [30]

      — Ах, это... – ответил с видимой неохотой Агриппа. – Нет, я не забыл о своем обещании. Но тебе же известно, что вопрос о римском гражданстве решается не только заступничеством. К тому же, сейчас для жителей восточных провинций существуют ограничения. И не забывай о цензе… – Помедлив, добавил скорее утвердительно, чем вопросительно: – Уверен, проблем с нужной суммой у тебя не будет.

      — Мне будет нелегко, но думаю, что найду деньги... – в глазах его блеснули хитрые огоньки, – ...и, светлейший Агриппа не должен сомневаться, не забуду этой услуги. Ты понимаешь, что я имею в виду.

      — Я постараюсь помочь, – ответил Агриппа. – Дам тебе знать, как только договорюсь о твоем деле. Но скажи, Эльазар, а почему тебе недостаточно латинского гражданства? Не дает покоя тога римлянина? Прости, ты уже не так молод, детей у тебя, насколько я знаю, нет.

      — Мой господин еще слишком юн, – уклончиво промолвил Эльазар, – а я знавал его благороднейшего батюшку, да прославится его имя. Еще он, доброй ему памяти, обещал мне помощь в этом деле. Жаль не успел…

      В очередной раз при упоминании об отце Агриппа помрачнел. Он кивнул молодому нубийцу, ожидавшему приказаний снаружи у входа в лавку, поднялся и, распрощавшись с собеседником, вышел из портика. Там его ждала лектика с четырьмя дюжими рабами-каппадокийцами. Нубиец с ящичком в  руках сопровождал хозяина до носилок.

      Эльазар, пряча загадочную улыбку в бороду, почему-то с иронией наблюдал, как носилки, задрапированные пурпурным шелком с золотой вышивкой, двинулись в путь – впереди  выступал раб, разгоняющий толпу, а позади эскорт из четырех юношей. Он дождался, пока эта процессия ни исчезнет за изгибом улицы, и, обращаясь к хозяину лавки, промолвил:

      — И это они называют идеальным государственным устройством. И навязывают его всему миру... Все здесь покупается и все продается. А деньги на строительство величайшего амфитеатра Веспасиан с сыном Титом награбили в нашем храме четверть века назад, – вздохнул он. – Попомни мои слова, Захария, – Империя обречена. Но произойдет ее крушение не скоро. В конце концов, если они сами создали систему,  которая дает умному человеку возможность  заработать, почему бы этим не воспользоваться? А умные люди всегда найдутся, так ведь? – Он тяжело вздохнул, и подумал: «Но, какой же я умный, если похоже, что и на этот раз расплачиваться придется мне».

      И купец нехотя отсчитал лавочнику несколько монет.

      Захария, приняв плату, с готовностью поддакнул и осведомился – желает ли достопочтенный Эльазар чего-либо еще? Услышав отрицательный ответ, он дождался, пока купец, распрощавшись, вышел из лавки и растворился в неугомонной  толпе. Он уже собрался было заботливо схоронить в заветном сундучке в задней комнате заработанную скорее за конфиденциальность, чем за обслуживание щедрую плату, как снаружи раздались громкие голоса.

      Выбежав на шум, лавочник с удивлением, смешанным с немалым испугом, обнаружил, что его лавка заполнена полудюжиной преторианцев под предводительством командира, который, стиснув огромной ручищей в перчатке, горло мальчишки-раба, орал ему в лицо: «Говори, червяк, где твой хозяин!?». В нос ударил сильный запах раскаленного на солнце металла и солдатского пота. Ноги старого лавочника подкосились при виде своего насмерть перепуганного раба, извивающегося с выпученными глазами в могучей клешне воина. В этот момент мальчишка действительно походил на червяка.

      — А! Вот и ты, лавочник! Отвечай, кто только что был здесь? – вскричал преторианец, повернувшись и обращаясь к помертвевшему от страха Захарии.

      — Не понимаю, о чем ты, светлейший?..

      — Я не светлейший, старый лицемер! Ты прекрасно понимаешь, о чём я. Сознавайся или твой ничтожный труп сегодня скормят императорским тиграм, а твою таберну сожгут в назидание другим!

      — Смилуйся, добрый господин, не лишай жизни! Расскажу все, что знаю. Хочешь денег, скажи. – При этом он с тягостным вздохом еле слышно проворчал себе под нос: – Хотя в этом месяце я, помнится, уже платил за охрану.

 Он посмотрел на преторианца, все еще надеясь, что это всего лишь обычные поборы и еще можно сравнительно дешево отделаться. Сделал даже движение в сторону задней комнаты, как бы намереваясь с готовностью исполнить свое обещание и тотчас же вознаградить доблестного воина за великодушие. Но солдат действительно был настроен крайне воинственно и, продолжая угрожать Захарии обнаженным мечом, который для убедительности даже приставил к его горлу, прошипел, брызгая слюной:

      — Мы еще успеем поговорить о твоих грязных деньгах, старый плут.

      Но жадность победила – на всякий случай он решил не упускать случай погреть руки на провинившемся лавочнике и, прищурившись, спросил, но уже мягче:

      — Скажи-ка мне лучше, кого ты принимал сегодня у себя в лавке?

      — Купец... он из Галилеи или из Сирии, я точно не знаю... был у меня сегодня, и больше никого! Я даже не помню, как его зовут, – поспешно ответил Захария. – Клянусь тебе, господин, именем нашего государя императора...