Пусть умрёт - [16]

      — Кого еще вам прислали? – заинтересовался тот, кого назвали Сарчебалом.

 Он только что расправился с копченой свиной лопаткой и вытирал сальные пальцы о свои длинные космы.

      — Вольноотпущенника этого, Феликса Антония, – с плохо скрываемой обидой ответил Симон, давая понять, что и с завоеванными народами надо считаться, не оскорбляя их своим пренебрежением. А они, униженные римлянами, единственные из всех не пожелали покориться.

      — Чьим же он был вольноотпущенником?

      — Императора Клавдия.

      — И чем же все кончилось, почтенный Симон?

      — Войной, войной... Когда они прислали прокуратором этого тирана и убийцу грека Гессия Флора, мой народ не выдержал и восстал. Было это почти тридцать лет назад. Я был еще мальчишкой. Иеросолима пала тогда. Мы жили в городе. Плохо помню, но много крови, кровь была везде... Отца зарезали только за то, что он вступился за мою мать, когда солдаты надругались над ней...

      — Но почтенный Симон... так ведь тебя зовут? – вступил в разговор сидевший до сей поры неприметно в конце стола человек непонятной наружности. – Если римляне причинили тебе и твоему народу столько горя – позволь спросить: что же ты здесь, в Риме, делаешь? Почему не возьмешь в руки оружие и не начнешь бороться с тиранией?

      В его словах просквозил душок провокации.

      — Сила на их стороне, – отговорился Симон. – Нам, маленькому народу, лучше смириться со своей участью и постараться извлечь из этого выгоду... Мы не мстительны. Тот, кто мстит, проигрывает.

      — Вот-вот! Вам это выгодно, и вы готовы ради  выгоды проглотить все свои обиды и служить великому Цезарю верой и правдой.

      — Увидим, кто кому будет служить, – проворчал старый иудей, не желая продолжать этот опасный разговор.

 Все знали, что император боялся покушения и наводнил столицу доносчиками и провокаторами. Не исключено, что и сейчас за столом присутствовал один из них, поэтому разговор сам собой благоразумно повернул в другое русло.

 Похоже, в этой компании было излюбленным делом сидеть за столом, чесать языки, рассказывая всякие небылицы, и стращать друг друга невероятными происшествиями, а также чудовищами человеческой и нечеловеческой природы.

      — Вы слышали, – привлек внимание присутствующих другой рассказчик, маленький человек с горбом, – рассказывают, что в прошлом месяце на караван торговых судов напали пираты. Было это недалеко от Крита. Две пиратские галеры атаковали купцов, и те уже распрощались с жизнью, как вдруг из пучины моря выплыла огромная рыба. Она проглотила один за другим пиратские корабли, но не тронула мирных торговцев...

      — А в майские иды статуя Юпитера внутри храма разразилась оглушительным хохотом...

      — Как может быть такое?! – удивлялись слушатели, но их вопрос звучал скорее утвердительно, чем с сомнением.

      Потом человек, которого все называли здесь Ватиний, рассказал историю про то, как месяц назад среди бела дня в Капитолий ударили из безоблачного неба две молнии и повредили крышу храма. Одни тут же обозвали его лгуном, другие, поверив, испуганно притихли, а кто-то даже подтвердил сказанное и дополнил рассказ интересными подробностями:

      — Да, да, одна ударила прямиком в квадригу Юпитера на фронтоне, а другая разбросала черепицы с крыши.

      — Слыхали, Домициан потратил шестьдесят миллионов сестерциев на медь и позолоту для черепиц! – добавил еще один собеседник.

      — Лучше бы он потратил их на бедняков… – упрекнул императора другой.

      —  А мне довелось побывать во дворце на Палатине, – похвастался вольноотпущенник небольшого росточка, сидящий в конце стола, не заостряя, впрочем, внимания слушателей на том факте, что был он в то время рабом. – Не поверите, братья, всё-всё в императорских покоях сделано из чистого золота. Кругом рассыпаны драгоценные каменья. Одни фонтаны, бьющие из дельфиньих глоток, наверно обошлись императору в непомерную сумму. В центре тронного зала находится портик с колоннами из изумрудного камня небывалой красоты, а в портике возлежит сам император...

      — Колонны там из красного мрамора, – возразил его сосед непререкаемым тоном.

      — Мне лучше знать – камень изумрудный! – обиделся вольноотпущенник.

      — Красный, – не уступал другой.

      — Зеленый! – не сдавался первый, – я видел собственными глазами!

 Но их перебранка уже никого не интересовала – все переключили внимание на следующего рассказчика.

      — А вы слыхали, в канун Весталий в Падуе в базилике  у статуи из глаз выкатились крупные, как горошины, слезы? – рассказывал он. – И там, куда они падали, появлялись скорпионы. Они расползлись по всему храму... Жрецы истолковали это как дурное предзнаменование.

      Но главное, что больше всего волновало собравшуюся здесь компанию, – предстоящие игры и гладиаторские бои.

      — В программе будут конные и пешие состязания, – с важным видом сообщил Тертул, молодой центурион, до этого момента не проявлявший интереса к разговору. Вот ведь неугомонный народ эти старики – всегда мелют чепуху и вздор... И вечно болтают о том, как прекрасно жилось в их время. А он, Тертул, уверен: раз сегодняшний порядок вещей всех устраивает – он самый справедливый и должен царить вечно. Центурион оживился только после того, как перешли к теме праздника.