Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [41]
Кто таков упомянутый здесь Ф[огел]ь? Ф[огел]ь был одним из знаменитейших, современных ему, агентов тайной полиции. В чине надворного советника он числился (для вида) по полиции; но действовал отдельно и самостоятельно. Он хорошо говорил по-французски, знал немецкий язык как немец, говорил и писал по-русски, как русский. Во время Семёновской истории он много работал и удивлял своими донесениями. Служил он прежде у Вязмитинова, потом у Балашева, и вот один из фактов его искусства в ремесле. В конце 1811 г. с весьма секретными бумагами на имя французского посла в С.-Петербурге, выехал из Парижа тайный агент. Его перехватили и перевезли прямо в Шлюссельбургские казематы, а коляску его представили к Балашову, по приказанию которого её обыскали, ничего не нашли и поставили с министерскими экипажами. Ф[огел]я послали на разведку. Он разведал и объявил, что есть надежда открыть, если его посадят как преступника, рядом с заключённым. Так и сделали. Там, отделённый только тонкою перегородкою от номера арестанта, Ф[огел]ь своими вздохами, жалобами и восклицаниями привлёк внимание француза, вошёл с ним в сношение, выиграл его доверенность и, через два месяца неволи, вызнал всю тайну. Возвратясь в С.-Петербург, Ф[огел]ь отправился прямо в каретный сарай, снял правое заднее колесо у коляски, велел отодрать шину и, из выдолбленного под нею углубления, достал все бумаги, которые, как оказавшиеся чрезвычайно важными, поднёс министру. Вот какого полёта была эта птица, носившаяся и над головою Пушкина!
Е. П. Рудыковский
Встреча с Пушкиным (Из записок медика)
Оставив Киев 19 мая 1820 года, я, в качестве доктора, отправился с генералом Р[аевским] на Кавказ.[142] С ним ехали две дочери и два сына, один полковник гвардии, другой капитан. Едва я, по приезде в Екатеринославль, расположился после дурной дороги на отдых, ко мне, запыхавшись, вбегает младший сын генерала.
«Доктор! я нашёл здесь моего друга; он болен, ему нужна скорая помощь; поспешите со мною!»
Нечего делать — пошли. Приходим в гадкую избёнку, и там, на досчатом диване, сидит молодой человек — небритый, бледный и худой.
«Вы нездоровы?» спросил я незнакомца.
«Да, доктор, немножко пошалил, купался: кажется, простудился». Осмотревши тщательно больного, я нашёл, что у него была лихорадка. На столе перед ним лежала бумага.
«Чем вы тут занимаетесь!»
«Пишу стихи».
Нашёл, думал я, и время и место. Посоветовавши ему на ночь напиться чего-нибудь тёплого, я оставил его до другого дня.
Мы остановились в доме губернатора К. Поутру гляжу — больной уж у нас; говорит, что он едет на Кавказ вместе с нами. За обедом наш гость весел и без умолку говорит с младшим Р[аевским] по-французски. После обода у него озноб, жар и все признаки пароксизма.
Пишу рецепт.
«Доктор, дайте чего-нибудь получше; дряни в рот не возьму».
Что будешь делать, прописал слабую микстуру. На рецепте нужно написать, кому. Спрашиваю. — Пушкин: фамилия незнакомая, по крайней мере, мне. Лечу как самого простого смертного, и на другой день закатил ему хины. Пушкин морщится. Мы поехали далее. На Дону мы обедали у атамана Денисова. Пушкин меня не послушался, покушал бланманже, и снова заболел.
«Доктор, помогите!»
— Пушкин, слушайтесь!
«Буду, буду!»
Опять микстура, опять пароксизм и гримасы.
«Не ходите, не ездите без шинели».
— Жарко, мочи нет.
«Лучше жарко, чем лихорадка».
— Нет, лучше уж лихорадка.
Опять сильные пароксизмы.
«Доктор, я болен».
— Потому что упрямы, слушайтесь!
«Буду, буду!»
И Пушкин выздоровел. В Горячеводск мы приехали все здоровы и веселы. По прибытии генерала в город, тамошний комендант к нему явился, и вскоре прислал книгу, в которую вписывались имена посетителей вод. Все читали, любопытствовали. После нужно было книгу возвратить, и вместе с тем послать список свиты генерала. За исполнение этого взялся Пушкин. Я видел, как он, сидя на куче брёвен, на дворе, с хохотом что-то писал, но ничего и не подозревал. Книгу и список отослали к коменданту.
На другой день, во всей форме, отправляюсь к доктору Ц., который был при минеральных водах.
«Вы лейбмедик? приехали с генералом Р[аевским]?»
«Последнее справедливо, но я не лейбмедик». — Как не лейбмедик? Вы так записаны в книге коменданта; — бегите к нему, из этого могут выйти дурные последствия.
Бегу к коменданту, спрашиваю книгу, смотрю: там, в свите генерала, вписаны — две его дочери, два сына, лейбмедик Рудыковский и недоросль Пушкин.
Насилу я убедил коменданта всё это исправить, доказывая, что я не лейбмедик, и что Пушкин не недоросль, а титулярный советник, выпущенный с этим чином из Царскосельского лицея. Генерал порядочно пожурил Пушкина за эту шутку. Пушкин немного на меня подулся, и вскоре мы расстались. Возвратясь в Киев, я прочитал Руслана и Людмилу, и охотно простил Пушкину его шалость.[143]
В. П. Горчаков
Выдержки из дневника об А. С. Пушкине[144]
[…] Из числа замечательных зданий Нового городя были в то время Митрополия и дома: вице-губернатора Крупянского и члена Верховного Правления Варфоломея. В доме Крупянского помещался сам хозяин, казённая палата и театр кочевых немецких актёров.
