Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [28]
Вне Лицея он знаком был только с семейством знаменитого историографа нашего Карамзина,[102] к коему во всю жизнь питал особенное уважение, и с некоторыми Гусарами, жившими в то время в Царском Селе (как-то Каверин, Молоствов, Соломирский, Сабуров и др.).[103] Вместе с сими последними, Пушкин любил подчас, тайно от своего начальства, приносить некоторые жертвы Бахусу и Венере, волочась за хорошенькими актрисами графа В. Толстого и за субретками приезжавших туда на лето семейств;[104] причём проявлялись в нём вся пылкость и сладострастие Африканской его крови. Одно прикосновение его к руке танцующей производило в нём такое электрическое действие, что невольно обращало на него всеобщее внимание во время танцев.[105]
Но первую платоническую, истинно пиитическую любовь возбудила в Пушкине сестра одного из лицейских товарищей его (фрейлина К. П. Б[акунина]). Она часто навещала брата и всегда приезжала на лицейские балы. Прелестное лицо её, дивный стан и очаровательное обращение произвели всеобщий восторг во всей лицейской молодёжи. Пушкин с пламенным чувством молодого поэта живыми красками изобразил её волшебную красоту в стихотворении своём под названием «К Живописцу». Стихи сии очень удачно положены были на ноты лицейским товарищем его Яковлевым и постоянно петы не только в Лицее, но и долго по выходе из оного. Вообще воспоминания Пушкина о счастливых днях детства были причиною, что он во всех своих стихотворениях, и до конца жизни, всегда с особым удовольствием отзывался о Лицее, о Царском Селе и о товарищах своих по месту воспитания. Это тем замечательнее, что учебные подвиги его, как выше объяснено, не очень были блистательны.[106]
По выходе из Лицея Пушкин, сохраняя постоянную дружбу к товарищу своему б. Дельвигу, коего хладнокровный и рассудительный характер ему нравился (несмотря на явное противоречие с его собственным), посещал преимущественно литературные общества Карамзина, Жуковского, Воейкова, графа Блудова, Тургенева и т. п.[107]
A. M. Каратыгина
Моё знакомство с А. С. Пушкиным[108]
В 1879 году на страницах «Русской Старины» была напечатана эпиграмма, написанная на меня Александром Сергеевичем Пушкиным в лета нашей с ним юности.
Стихотворениям подобного рода знаменитый наш поэт не только не придавал никакого значения, но всего чаще, по миновании его безотчётной досады на лиц, не только совершенно безвинно, но и поделом им уязвлённых, спешил залечить укол своей сатиры каким-нибудь любезным мадригалом или хвалебным дифирамбом. То же самое было и со стихами, которыми поэт ни за что, ни про что ядовито посмеялся надо мною в роли «Эсфири».
Его «Послание к П. А. Катенину»:
должно было изгладить злую эпиграмму из памяти лиц, которым Пушкин читал её; меня самое она более смешила, нежели огорчила: и теперь, по прошествии стольких лет, я не обратила бы особенного внимания на эту эпиграмму, явившуюся в печати, если бы это появление не было нарушением слова, данного мною Пушкину, — никогда не вспоминать о ней.[109]
На эту строгость в исполнении данного слова мне могут возразить напоминанием о давности времени… Но Пушкин — вне законов давности: бессмертный в памяти всей России, он должен оставаться чист и безукоризнен в глазах потомства! Стихи, которых он впоследствии рам стыдился, не должны входить в собрание его сочинений, как бы мы ни дорожили его памятью… Скажу более: самое уважение к памяти Пушкина требует умолчания о тех из его мелких стихотворений, которым он сам не придавал никакой цены.
Как бы то ни было, но эпиграмма на мой третий дебют в роли Эсфири (3 января 1819 года) напечатана в весьма распространённом, уважаемом публикою издании; перепечатана во всех наших газетах. Эта огласка вызывает меня припомнить давно минувшее время и на страницах той же уважаемой «Русской Старины» передать небольшой рассказ о моём знакомстве с незабвенным А. С. Пушкиным.
Готовясь к дебюту под руководством князя Шаховского (о котором так много любопытных рассказов в «Записках» моего покойного деверя П. А. Каратыгина, напечатанных в «Русской Старине»), я иногда встречала Пушкина у него в доме. Князь с похвалою отзывался о даровании этого юноши, не особенно красивого собою, резвого, вертлявого, почти мальчика…
