Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [174]

— С моей стороны, — продолжал я, — я позволил себе обещать, что вы будете обходиться с своим зятем, как с знакомым.

— Напрасно, — воскликнул запальчиво Пушкин. — Никогда этого не будет. Никогда между домом Пушкина и домом Дантеса ничего общего быть не может.

Мы грустно переглянулись с д’Аршиаком. Пушкин затем немного успокоился.

— Впрочем, — добавил он, — я признал и готов признать, что г. Дантес действовал как честный человек.

— Больше мне и не нужно, — подхватил д’Аршиак и поспешно вышел из комнаты.

Вечером на бале С. В. Салтыкова свадьба была объявлена, но Пушкин Дантесу не кланялся. Он сердился на меня, что, несмотря на его приказание, я вступил в переговоры. Свадьбе он не верил.

— У него, кажется, грудь болит, — говорил он,— того гляди, уедет за границу. Хотите биться об заклад, что свадьбы не будет. Вот у вас тросточка. У меня бабья страсть к этим игрушкам. Проиграйте мне её.

— А вы проиграйте мне все ваши сочинения.

— Хорошо. (Он был, в это время, как-то желчно весел.)

— Послушайте, — сказал он мне через несколько дней, — вы были более секундантом Дантеса, чем моим; однако я не хочу ничего делать без вашего ведома. Пойдёмте в мой кабинет.

Он запер дверь и сказал: «Я прочитаю вам моё письмо к старику Гекерну. С сыном уже покончено… Вы мне теперь старичка подавайте». Тут он прочитал мне всем известное письмо к голландскому посланнику. Губы его задрожали, глаза налились кровью. Он был до того страшен, что только тогда я понял, что он действительно африканского происхождения. Что мог я возразить против такой сокрушительной страсти? Я промолчал невольно, и так как это было в субботу (приёмный день князя Одоевского), то поехал к кн. Одоевскому. Там я нашёл Жуковского и рассказал ему про то, что слышал. Жуковский испугался и обещал остановить отсылку письма. Действительно, это ему удалось: через несколько дней он объявил мне у Карамзиных, что дело он уладил, и письмо послано не будет. Пушкин точно не отсылал письма, но сберёг его у себя на всякий случай.

В начале декабря я был командирован в Харьков к гр. А. Г. Строганову и выехал совершенно успокоенный в Москву. В Москве я заболел и пролежал два месяца. Перед отъездом я пошёл проститься с д’Аршиаком, который показал мне несколько печатных бланков с разными шутовскими дипломами на разные нелепые звания. Он рассказал мне, что Венское общество целую зиму забавлялось рассылкою подобных мистификаций. Тут находился тоже печатный образец диплома, посланного Пушкину. Таким образом гнусный шутник, причинивший его смерть, не выдумал даже своей шутки, а получил образец от какого-то члена дипломатического корпуса и списал. Кто был виновным, оставалось тогда ещё тайной непроницаемой. После отъезда, Дантес женился и был хорошим мужем, и теперь по кончине жены весьма нежный отец. Он пожертвовал собой, чтоб избегнуть поединка. В этом нет сомнения; но как человек ветреный, он и после свадьбы, встречаясь на балах с Натальей Николаевной, подходил к ней и балагурил с несколько казарменной непринуждённостью. Взрыв был неминуем и произошёл несомненно от площадного каламбура. На бале у гр. Воронцова женатый уже Дантес спросил Наталью Николаевну, довольна ли она мозольным оператором, присланным ей его женой.

— Le pédicure prétend, — прибавил он, — que votre cor est plus beau que celui de ma femme.[535]

Пушкин об этом узнал. В письме его к посланнику Гекерну есть намёки на этот каламбур.[536] Письмо, впрочем, было то же самое, которое он мне читал за два месяца, — многие места я узнал; только прежнее было, если не ошибаюсь, длиннее и, как оно ни покажется невероятным, ещё оскорбительнее.

29 января следующего (1837) г. Пушкина не стало. Вся грамотная Россия содрогнулась от великой утраты. Я понял, что Пушкин не выдержал и послал письмо к старику Гекерну; понял, почему, боясь новых примирителей, он выбрал себе секунданта почти уже на месте поединка; я понял тоже, что так было угодно провидению, чтоб Пушкин погиб, и что он сам увлекался к смерти силою почти сверхестественною, и так сказать осязательною. 25 лет спустя, я встретился в Париже с Дантесом-Гекерном, нынешним французским сенатором. Он спросил меня: «Вы ли это были?» — Я отвечал: — Тот самый. — «Знаете ли, — продолжал он, — когда фельдъегерь довёз меня до границы, он вручил мне от государя запечатанный пакет с документами моей несчастной истории. Этот пакет у меня на столе лежит и теперь запечатанный. Я не имел духа его распечатать».

Итак документы, проясняющие смерть Пушкина, целы и находятся в Париже. В их числе должен быть диплом, написанный поддельной рукою. Стоит только экспертам исследовать почерк, и имя настоящего убийцы Пушкина сделается известным на вечное презрение всему русскому народу. Это имя вертится у меня на языке, но пусть его отыщет не достоверная догадка, а божие правосудие![537]

К. К. Данзас Последние дни жизни и кончина Александра Сергеевича Пушкина [538]

Пушкин после женитьбы своей на Наталье Николаевне Гончаровой жил в Петербурге довольно открыто и вёл знакомство почти со всею нашею аристократиею. Между лицами, посещавшими часто дом его, был некто барон Дантес, офицер Кавалергардского полка.