Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [139]
Можно ручаться, что в душе его не было никакого озлобления против России, и Пушкин очень верно изобразил отношения Мицкевича к русскому обществу, с грустным чувством вспоминая о нЁм в 1834 году:
Почти в это же время поселился в Москве и сблизился с нами Евгений Абрамович Баратынский […]
Баратынский пользуется славою поэта, и справедливо. У него были и поэтические ощущения, и необыкновенное искусство в выражении. Но, знавши его очень хорошо, могу сказать, что он ещё больше был умный человек, нежели поэт. Отчасти он обязан поэтическою славою своею Пушкину, который всегда и постоянно говорил, что Баратынский чудесный поэт, которого не умеют ценить. Почти то же говорил он о Дельвиге, и готов был иногда поставить их обоих выше себя. Трудно понять, что заставляло Пушкина доходить до таких преувеличений. Правда, что он называл Баратынского одним из лучших своих друзей; но дружба не могла ослепить необыкновенной его проницательности. Говорили, что он превозносил Дельвига и Баратынского, чтобы тем больше возвысить свой гений, потому что если они были необыкновенные поэты, то что же сказать о Пушкине? Может ли быть какое-нибудь сравнение между ними и им? Но я не предполагаю такой мелкой хитрости в нашем великом поэте. Он превозносил Катенина, и даже написал о нём:
Но это были странности, какие-то прихоти умного человека, может быть, первоначально порождённые уважением или дружеским чувством его к людям, близким к нему по обстоятельствам жизни. Как бы то ни было, но авторитет Пушкина, конечно, способствовал повторявшемуся безотчётно мнению, что Баратынский поэт, по достоинствам своим близкий к самому Пушкину. Теперь, кажется, излишне было бы опровергать такое мнение. Баратынский поэт, иногда очень приятный, везде показывающий верный вкус, но писавший не по вдохновению, а вследствие выводов ума. Он трудился над своими сочинениями, отделывал их изящно, находил иногда верные картины и живые чувствования; бывал остроумен, игрив, но всё это, как умный человек, а не как поэт. В нём не было ни поэтического огня, ни оригинальности, ни национальности. Оттого-то лучшие его произведения те, где он философствует, как, например, в стихотворении на смерть Гёте. Я уверен, что если бы он не почитал себя поэтом и занялся теориею и критикою литературы, он написал бы в этом роде много умного, прекрасного, пояснил бы много идей для своих современников. Его ясный ум, строгий вкус, сильная и глубокая душа давали ему все средства быть отличным критиком. Это показывали суждения его о многих тогдашних литературных явлениях, суждения, которые развивал он в нашем кругу. Когда приехал в Москву Пушкин и начали появляться одно за другим сочинения его (Цыганы, 2-я глава Онегина и много лирических стихотворений), поговорить было о чём, и Баратынский судил об этих явлениях с удивительною верностью, с любовью, но строго и основательно. В поэмах слепца Козлова не находил он никаких достоинств и почти сердился, когда хвалили их, хотя отдавал справедливость некоторым его стихотворным переводам. Кажется, и потомство подтверждает эти суждения. Он не был фанатиком ничьим, ни даже самого Пушкина, несмотря на дружбу свою с ним и на похвалы, какими тот всегда осыпал его […]
Осенью 1826 года приехал в Москву поэт Пушкин. Это событие, которое составляло эпоху в жизни самого поэта, оказалось не без последствий на литературные отношения Н. А. Полевого. Потому-то я должен войти здесь в некоторые подробности, любопытные и довольно важные в жизни моего брата.
Знаю, что я должен очень осторожно говорить о Пушкине. Нашлись люди, которые в последнее время усиливались представить меня каким-то ненавистником нашего великого поэта и чуть не клеветником нравственной его жизни. Я опроверг такую клевету, когда она выказывалась явно,[448] и показал, что никто более меня не уважает памяти Пушкина, никто не ценит более высоко чудесного его дарования. Но дознанная истина, что клевета всегда оставляет после себя следы, и особенно та клевета, которая передаётся изустно, в сборищах, где, в кругу порядочных людей, можно высказать возмутительные нелепости, повторяемые с улыбкой. Видно, такую клевету испытал сам Пушкин, упомянувший о ней очень выразительно.
Имя Пушкина сделалось известно публике со времени издания Руслана и Людмилы в 1820 году; но ещё прежде он стал любимцем и баловнем образованной петербургской молодёжи за многие свои лирические стихотворения, несравненные прелестью выражения, гармонией стиха и совершенно новою, небывалою до тех пор вольностью мыслей и разных отношений. Эротические подробности в посланиях к Лидам и Лилетам, острые, умные сарказмы против известных лиц в посланиях к друзьям, наконец, сальные стихотворения, где думал он подражать А. Шенье, но далеко превзошёл свой образец, — были совершенно во вкусе и приходились по сердцу современной молодёжи. Лирические произведения Пушкина этой эпохи большею частью писаны были не для печати и в рукописи разлетались по рукам. Вскоре составилась целая тетрадь таких стихотворений; современные юноши усердно переписывали её, невольно выучивали наизусть, — и Пушкин приобрёл самую громкую, блестящую известность и жаркую любовь молодых современников своих. Почти в то же время стало известно, что он удалён из Петербурга; внутри России даже не знали — куда, за что? Но тем больше казалась поэтическою судьба
