Пушкин в 1937 году - [58]

«На поставленный А. В. Луначарским вопрос об элиминировании эклектического иллюстрирования А. Н. Бенуа высказывается категорически против такого иллюстрирования; он ненавидит брокгаузовские издания — неприятно, например, встречать Бориса Годунова… в разных видах; сказывается при таком осматривании только любопытство… Затрагивая затем тот вид иллюстрирования, когда оно делается при помощи работ современных писателю художников, А. Н. Бенуа в русском художественном прошлом не находит ничего, на чем можно было бы остановиться… например, у Иванова и Галактионова все бледно, жалко, сбивает, Пушкин здесь фарфоровый. Полезности же за таким видом документального иллюстрирования, когда даются портреты, виды рабочей комнаты и т. п., отрицать не приходится».

Нам следует остановиться еще на одном месте протокола. Возражая Луначарскому, настаивающему на наглядности и просветительном характере иллюстраций к «Народной библиотеке», художник Н. И. Альтман «высказывается за иную точку зрения на иллюстрацию, когда она служит не полностью читателю, а имеет собственную ценность, когда перед нами особое искусство книжной графики». Желая примирить эти разные точки зрения, Л. М. Рейснер обратила внимание комиссии на пример из классической пушкинианы: «Задача иллюстрирования разрешается вполне у гения… напр. у Врубеля в его „Моцарте и Сальери“. Нужно быть очень художником, чтобы ужились оба принципа — и художественный и истолковывающий поэта».

…Ленинград, являясь застрельщиком в пушкинской иллюстрации в прошлом, дал… значительные работы и… перед 1937 годом. Москвичи… большого вклада в этой области… не сделали. — Здесь П. Корнилов отдает дань традиции исторического диалога двух столиц, затронувшего не только проблему памятника Пушкину, но и, как видим, графическую пушкиниану. Вспомним, что в свое время даже С. Дягилев, рассматривая пушкинские юбилейные издания 1899 г., счел необходимым предупредить читателя: «Все, о чем мы будем говорить, издано в Москве… Издания Кончаловского, А. Мамонтова и каталоги пушкинских выставок исполнены в Москве» (Дягилев С. Указ. соч. С. 95). А за четыре года до пушкинского юбилея 1937 г. А. Эфрос, как будто предвидя подобные разговоры, писал по поводу выставки П. Кончаловского: «А что скажут потомкам, что могут сказать эти десятки и сотни холстов Кончаловского? Они говорят… Москва, как от века, была большой деревней, а Петербург, как всегда, красовался барочно-ампирными зданиями, решетками: здесь и там читали Пушкина и изображали его» (Эфрос А. Выставка П. Кончаловского // Известия. 1933. № 59). В юбилей 1937 г. традиционный антагонизм Москвы и Петербурга сохранялся, но были и общие замыслы, как, например, уже неоднократно упомянутое нами девятитомное Собрание сочинений Пушкина («Academia», 1935–1938) с портретами поэта, которое издавалось в Москве, но куда были привлечены и московские (В. А. Фаворский, Н. И. Пискарев и др.), и ленинградские мастера гравюры (Л. С. Хижинский, С. М. Мочалов). Что касается примера с москвичом Н. В. Кузьминым, то критика в адрес его рисунков к «Евгению Онегину» не носила исключительно топографический характер, против них выступали не только ленинградцы, как П. Корнилов, но и сами москвичи (М. З. Холодовская, позднее А. Д. Чегодаев). И все же необходимо отметить, что в связи с юбилеем 1937 г. ленинградцы развили необычайную активность, о чем, кстати, говорят и печатаемые нами материалы двух ленинградских дискуссий на пушкинские темы, подобных которым в Москве не было устроено.

Нельзя не отметить труда, проделанного В. М. Конашевичем к «Евгению Онегину». Здесь можно спорить… — Позднее, вспоминая собственные трудности, с которыми он столкнулся во время иллюстрирования «Евгения Онегина», В. Конашевич размышлял об отсутствии «зрительного» образа у Пушкина, противопоставляя ему в этом смысле Л. Толстого. Мысли В. Конашевича по этому поводу так или иначе пересекаются с суждениями К. Петрова-Водкина и Б. Томашевского. Приводим отрывок из доклада Конашевича 1938 г.: «Много раз я слышал, например, сетования на то, что мы до сих пор не имеем хороших, в какой-нибудь мере ценных иллюстраций к „Евгению Онегину“. Перечитайте этот роман и посмотрите, много ли там данных для такого зрительного восприятия — в особенности его героев. Что о них говорит Пушкин? Мы узнаем только, что Ленский был брюнет и носил длинные волосы („и кудри черные до плеч“), узнаем, что Ольга была блондинка и хорошенькая. Начав чертить ее образ, Пушкин сейчас же отсылает читателя к любому роману, где вы „найдете, верно, ее портрет“. То есть сразу же лишает ее каких бы то ни было особенных, ей одной присущих внешних черт. О наружности Татьяны мы узнаем только, что „ни красотой сестры своей, ни свежестью ее румяной не привлекла б она очей“. О других, о самом Евгении мы знаем еще меньше. Все, что о них говорится, — все чистая литература. Не видя сам внешним человеческим зрением своих героев, Пушкин дает большой простор своим читателям. Читать, не представляя зрительно, не все могут (этим и оправданы иллюстрации в книге). Но, не имея никакого толчка в романе к зрительному восприятию образов, всякий Онегина и Татьяну представляет себе по-своему, в меру своего вкуса и культуры. Художник делает то же самое, и его представление, его образы могут повиснуть в воздухе, ничем не поддержанные в романе. Конечно, это никак и никоим образом не снижает и даже не обедняет это великое произведение. Пушкин остается в кругу чисто литературных представлений. Создавая образы Онегина и Татьяны, он не совершает экскурсов в область живописных, пластических представлений, оставаясь всегда в пределах литературы, в пределах ее приемов и возможностей. Но как гениально он их использует! Его герои живут не внешней жизнью, как только зрительные представления, но живут какой-то глубокой внутренней жизнью. Потому, может быть, их гениальные образы так властно укладываются в самой глубине нашего сознания и остаются там навсегда. Сила Пушкина, может быть, как раз в том, что он всегда остается только поэтом, что ему всегда достаточно средств его искусства. Но какие великие трудности возникают вследствие этого перед художником, который возьмется иллюстрировать это в самом деле гениальное произведение». (