Пушкин — либертен и пророк. Опыт реконструкции публичной биографии - [36]
К началу работы Пушкина над стихотворением убийство йенским студентом К. Зандом писателя А. Коцебу было одним из остроактуальных политических событий, тем более что казнь Занда состоялась в мае 1820 года.
Русские журналы подробно освещали это убийство, особенно много внимания уделяя личности убийцы и мотивам преступления. Одним из первых рассказ о событии поместил «Вестник Европы»:
Некто Занд, студент богословских наук, гнусный фанатик, без сомнения, подученный шайкой подобных себе извергов, лишает жизни человека почтенного и знаменитого за то единственно, что сей мыслил и чувствовал, говорил и писал не так, как хотелось бы ему, студенту Занду![282]
Публикация «Вестника Европы» отражает первое впечатление, произведенное убийством Коцебу, тон следующих сообщений был в целом более сдержан.
Менее эмоциональный и более объективный отчет о случившемся поместил «Сын отечества». Здесь обращалось внимание на патриотические мотивы преступления, говорилось о том, что Занд носил старинное немецкое платье и что в письме, написанном до убийства, он «жалуется ‹…› на унижение, бессердие и подлость нынешнего века в Германии, и говорит, что должно истребить всех тех, которые препятствуют вольности и единству земли сей»[283].
Все отчеты содержали описание попытки самоубийства после того, как убийство Коцебу было совершено:
Совершив убийство — он выбежал на улицу, опустился на колени и со словами: «Изменник умер! Благодарю тебя, боже, что ты помог мне совершить это дело!» — нанес себе удар в грудь. Рана оказалась несмертельной[284].
Наконец, «Сын отечества» поместил подробный и едва ли не сочувственный отчет о состоянии Занда после выздоровления в ожидании казни:
Карл Занд ‹…› выздоравливает. Он играет на гитаре, читает стихотворения Шиллера и не показывает ни раскаяния, ни страха. По другим известиям, потребовал он Библию и изъявляет соучастие в плачевной судьбе семейства Коцебу ‹…› Он всегда отличался благонравием, кротостию, прямодушием, смелостию, решительностию и пламенною любовию к отечеству и истине, но издавна был задумчив и молчалив[285].
Пушкинские строки, посвященные Занду, показывают, что поэт знал об обстоятельствах убийства Коцебу, и вместе с тем как будто бы не содержат в себе ничего, о чем бы не писалось в русских журналах. Параллели в русской периодике находит не только характеристика Занда как «юного праведника», но и другая — «избранник роковой». Так, «Вестник Европы», подробно информируя русских читателей о ходе следствия по делу Занда, сообщал, что следователи подозревают, «будто некоторым иенским студентам известно было о предположенном убийстве и будто Занд по жребию назначен исполнителем сего злодеяния»[286].
Вместе с тем толкование последних строк стихотворения «И на торжественной могиле / Горит без надписи кинжал», предложенное его первым публикатором Ж. Ансело, предполагает наличие у Пушкина дополнительных источников информации[287]. Последнее возможно, так как через М. Ф. Орлова Пушкин мог быть знаком со скрывавшимся в России немецким студентом Адольфом Иорданом. Вместе с Зандом Иордан был членом тайных националистических обществ «Черных» и «Непримиримых», руководимых братьями Фоллен. М. Ф. Орлов общался с Иорданом в 1820 году в Киеве[288].
Родство Занда со знаменитыми тираноубийцами прошлого, прежде всего Брутом, было осознано достаточно широко[289]. «Вестник Европы» приводил исторические параллели к убийству Занда[290].
Итак, Брут, Ш. Кордэ и Занд в восприятии Пушкина относятся к одному типу, основные черты которого суть безукоризненная личная добродетель и полное самоотречение вплоть до заранее обдуманного отказа от спасения собственной жизни после совершения акта тираноубийства.
Именно высокими личными качествами герои «Кинжала» отличаются от «вином и злобой упоенных» убийц Павла I, изображенных Пушкиным в оде «Вольность»:
(II, 47)
При этом политическая концепция «Кинжала» не обладает большими отличиями от политической концепции оды «Вольность»: так же, как и в «Вольности», она направлена против политических крайностей диктатуры Цезаря, с одной стороны, а с другой — против не ограниченной законными рамками власти народа (и в «Вольности», и в «Кинжале» это якобинская диктатура). В записке «О народном воспитании» (1826) Пушкин писал: «Не хитрить, не искажать республиканских рассуждений, не позорить убийства Кесаря, превознесенного 2000 лет, но представить Брута защитником и мстителем коренных постановлений отечества, а Кесаря честолюбивым возмутителем» (XI, 46). Таким образом, «Кинжал» действительно оказывается писан, как об этом сказал сам Пушкин, «не против правительства»; можно уточнить: не против законного правительства.
