Пушкин и финансы - [163]
II
«Царское жалованье» – второй источник средств существования, гораздо щекотливее первого. Служба Пушкина была абсолютно номинальная, и оклад его не был зарплатой чиновника, а действительно был жалованьем от царя. Цепь зависимости от Николая, которой был скован Пушкин, имела много разнообразных звеньев, и, в конце концов, царь соблаговолил даже позолотить их. Я остановлюсь на отношениях материальной зависимости Пушкина от императора Николая. Начало их восходит к женитьбе Пушкина. В 1831 г. он женился и в мае этого года поселился с молодой женой в Царском Селе; сюда же в июле переехала царская семья, двор и Жуковский, наставник царского сына. Уже 22 июля 1831 г. из Царского Села Пушкин писал другу П. А. Плетневу: «Скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами)! царь взял меня в службу, но не канцелярскую или придворную, – нет, он дал мне жалованье, открыл мне архивы, с тем, чтобы я рылся и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли? Он сказал: раз он женился и раз он не богат, нужно помочь ему в хозяйстве. Ей-богу, он очень мил со мною»[1025]. 23 июля 1831 г. начальник III отделения Бенкендорф сообщал графу Нессельроде царское повеление о том, чтобы он определил Пушкина в государственную Коллегию иностранных дел и назначил ему жалованье>III. Высочайшим приказом, по докладу графа Нессельроде, 14 ноября 1831 г. отставной коллежский секретарь Пушкин был принят в службу тем же чином, а 6 декабря 1831 г. был произведен в титулярные советники. Но с жалованьем затянулось: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И только с 14 ноября 1831 г. в приходном бюджете Пушкина появилась новая статья – жалованье, 5000 руб. в год, ассигнациями, конечно. Действительной службы Пушкин не нес и только расписывался в получении денег. Правда, он брал на себя моральное обязательство написать историю Петра Великого, но никто из окружающих, никто из сановников и придворных и прежде всего сам Николай, конечно, не принимали всерьез этого обязательства. Прошло два года, и Пушкин уже по собственной инициативе усугубил свою материальную зависимость и от царя, и от III отделения просьбой об экстренной ссуде.
12 декабря 1833 г. Пушкин, по приглашению Бенкендорфа, явился к нему. «Мне возвращен, – записал он в дневник, – „Медный всадник“ с замечаниями государя. Слово кумир не пропущено высочайшей цензурой; стихи („И перед младшею столицей…“) вымараны. На многих местах поставлен? – все это делает мне большую разницу. Я принужден был переменить условия со Смирдиным»[1026]. Запрещение «Медного всадника» расстроило материальные планы Пушкина. Он писал П. В. Нащокину: «Здесь имел я неприятности денежные; я сговорился было со Смирдиным и принужден был уничтожить договор, потому что Медного всадника ценсура не пропустила. Это мне убыток. Если не пропустят историю Пугачева, то мне придется ехать в деревню. Все это очень неприятно»[1027]. В то же самое свидание 12 декабря, когда Пушкин получил обратно рукопись «Медного всадника», Бенкендорф дал ему ответ и на просьбу Пушкина, изложенную в письме от 6 декабря, «дозволить представить Историю Пугачева на высочайшее рассмотрение»[1028]’ >IV. Бенкендорф дал согласие представить царю труд Пушкина и просил Пушкина доставить рукопись.
Происходили разговоры с Бенкендорфом; сохранились приглашения, посланные Бенкендорфом Пушкину пожаловать на 11 февраля[1029] и на 26 февраля[1030]. Надо думать, что на этих свиданиях шла речь об «Истории Пугачева» и о возможной компенсации за понесенный Пушкиным убыток от запрещения «Медного всадника». В результате известного соглашения с Бенкендорфом Пушкин обратился к нему 26 февраля со следующим письмом: «Не имея ныне способа, независимо от книгопродавцев приступить к напечатанию мною написанного сочинения, осмеливаюсь прибегнуть к вашему сиятельству с всепокорнейшею просьбою о выдаче мне из казны заимообразно за установленные проценты, 20000 рублей, с тем, чтобы я оные выплатил в два года, по срокам, которые угодно будет назначить начальству»[1031]. С разрешением просьбы о займе дело пошло очень скоро. На письме Пушкина от 26 февраля Бенкендорф положил резолюцию: «Министру финансов. Государь приказал на этом основании выдать Пушкину 20 тысяч». 4 марта Бенкендорф уведомил о соизволении царя на выдачу Пушкину 20 тысяч и самого Пушкина, и министра финансов графа Канкрина>V. А 5 марта Пушкин уже «свидетельствовал графу Александру Христофоровичу чувства глубочайшей благодарности за могущественное ходатайство, коего он удостоил его»[1032]. В дневнике Пушкин 6 марта записал: «Царь дал мне взаймы 20 000 на печатание Пугачева. Спасибо»[1033]. А Нащокину Пушкин сообщил: «Вот тебе другие новости: я камер-юнкер с января месяца; „Медный Всадник“ не пропущен – убытки и неприятности. Зато Пугачев пропущен, и я печатаю его на щет Государя. Это совершенно меня утешило»[1034].
Когда летом 1834 г. Наталья Николаевна выразила в своем письме недовольство вечными жалобами мужа на материальное положение, Пушкин отвечал (8 июня 1834 г.): «Никогда не думал я упрекать тебя в своей зависимости. Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив; но я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным. Зависимость, которую налагаем на себя из честолюбия или из нужды, унижает нас. Теперь они смотрят на меня, как на холопа, с которым можно им поступать, как им угодно. Опала легче презрения. Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа бога. Но ты во всем этом не виновата, а виноват я из добродушия, коим я преисполнен до глупости, несмотря на опыты жизни»
