Пушки и колокола - [117]

Лед, застонав от такой нагрузки, просел и со страшным треском начал проламываться, как в первый день атаки, губя окончательно запаниковавших литовцев.

– Назад все!!! На берег давай!!! – зычный крик Дмитрия Ивановича разом привел в чувства увлекшихся боем защитников крепости, и те, прикрываемые оставшимися на стенах лучниками и отчаянно сдерживая в ужасе напиравшую толпу, дружно двинулись назад, медленно покидая опасный участок.

– А ну, православные! Кули!!! – Один из дружинников войска Владимира Андреевича, присев на колено и высекши огнивом искру, широко замахнувшись, отправил на лед плотно набитый мешочек. Его примеру тут же последовали и остальные, забрасывая лед смертоносными зарядами, целясь в еще не поврежденные его участки. Несколько мгновений, и воздух распорол сухой треск серии взрывов, разметавших и без того сбитых с толку ягайловцев, попутно оставляя знатные воронки.

Лед, и без того подточенный немалой нагрузкой, пошел серией зловещих – от воронки к воронке – трещин и, со стоном лопаясь и тут же крошась на десятки небольших кусков, разом потопил большую часть мечущегося войска. Те же, кому повезло успеть добраться до относительно неглубокого участка, теперь, побросав оружие и вытащив товарищей, шумно отплевываясь, выбирались из ловушки. Всего – около полутора сотен человек. Еще – около тысячи деморализованных и дезориентированных, уцелевших на поле боя и тех, кто не успел скатиться на лед. И несколько сотен раненых, из которых – несерьезно десятка четыре. Остальные, принимая во внимание уровень медицины, условия гигиены и отсутствие у Великого князя Московского большого желания тетешкаться с неприятелем, – с достаточно сомнительными шансами выжить. Разгромленные многократно уступающим в размерах русским войском и оттого полностью деморализованные, они, побросав оружие и молча пялясь под ноги, теперь покорно ждали решения князя.

– С этими займитесь! – жадно хватая воздух ртом, Дмитрий Иванович осел на промерзшую землю.

– Князю худо! – завидев это, забрызганный кровью пенсионер бросился на помощь. – Живо в хоромы его! Ложись! Ложись, кому говорят!

Следующие полчаса живо напомнили про памятную битву с Тохтамышем: Булыцкий носился туда-сюда, с трудом поспевая между ранеными и Дмитрием Донским, которого прихватил очередной приступ, с той лишь разницей, что в этот раз аптечки уже не было. Впрочем, и не важно то. Ведь и с Фролом случай уверенности добавил, да и народ рядом был, так что живо Донского правильно уложили да в теплые хоромы снесли, где он быстро пришел в себя. Да и народу меньше значительно было. В общем, к вечеру уже и управился: и князя в чувства привел, и за ранеными присмотрел, чтобы всех перевязали да по лавкам разложили. Ну а там и разнос от правителя.

– Кто дозволил заряды дьявольские?! – придя в себя и управившись с пленными, убитыми и ранеными, да собрав с поля боя трофеи, Дмитрий Иванович, собрав в хоромах воевод, устроил «разбор полетов». – Была воля княжья: не замать?!

– Была, – нестройно прогудели в ответ те.

– Кто свою волю превыше княжьей поставил, а?! – насупившись, поглядел на присмиревших мужей Великий князь Московский.

– Я наказал, – смело шагнул вперед Милован.

– А ведь сказано было: долой с глаз! – бросив взгляд на дружинника, у пояса которого болтался запечатанный в кожаный мешочек с коротким фитилем кувшин.

– Как пойдет рать на рать, так, мож, и не пригодятся, – прогудел в ответ тот. – А как горстка на гору цельную, так и беда без них.

– Еще раз кто ослушается – поруб!

– Будь по-твоему, – коротко кивнул Милован.

– Так вот, наперед наказ строжайший, – упершись ладонями в столешницу неторопливо, чтобы услыхал каждый из присутствующих, проговорил Дмитрий Донской. – Дружинникам без зарядов дьявольских в походы, а паче в сечи – не выходить! Пусть ворог любой в страхе будет, лишь завидев рать русскую. Кто ослушается, на себя и пеняйте! Все слыхали?

– Все, – отвечали дружинники.

– Как споро так добрались-то? И не уповали на то, что раньше третьего дня, – сменил тему Николай Сергеевич.

В следующие несколько минут Владимир Храбрый в двух словах поведал о событиях, предшествующих генеральной схватке. Ивашка Вольгович и впрямь оказался спор да вынослив. Ну и фарт кровавый в руку… Ведь и гонцов литовцы поприметили да вслед направились, по одному беглецов вылавливая. Вольговичей тоже приметили. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Стенька. Поняв, что вот-вот в западню попадут, на себя внимание и отвлек, брату возможность дав утечь. Ивашка же, прорвавшись сквозь кордоны ягайловцев и не дожидаясь наступления утра, припустил по обратной дороге, да так, что аж пятки засверкали. Бог весть как не заблукал в ночи, да со зверем диким не повстречался, да сдюжил, но без остановок расстояние уму непостижимое преодолев, уже к восходу до сполоха домчал, тревоги сигнал подав. Там, в себя чуть придя да на всякий случай инструкциями снабдив ямщика, у лошаденки на шее повиснув, дальше помчал и, коней на ямах меняя, так гнал, что уже к вечеру того же дня встретился с войском, на сечу вышедшим.

Там уже, измученного, померзшего да в трясучке бьющегося, – ибо на лошадях сроду не ездил, – гонца кое-как стащили с загнанной скотины, где он и поведал, что да к чему. И бежал пока, отрядов несколько литовских позаприметил и, человеком будучи грамотным, посчитать смог количество да князю Серпуховскому о том поведать. А раз так, то, оставив позади основные силы, самые выносливые части московской дружины вперед бросились. Верхом по двое, да рядом пешие – бегом. Меняясь поочередно, за два дня достигли на замордованных лошадях окрестностей Вязьмы. Сначала думали пешими в бой идти, да по вечеру на потаенную часть литовскую, лагерем перед Вязьмой остановившую, напоролись, в засаде которая стояла и готовилась в спины русским силам ударить. Литовцы, уверенные, что засады ждать не стоит, даже и сообразить не успели, что да к чему, как перебиты оказались. Той же ночью, без роздыху, дружинники, переодевшись в кафтаны литовские, пошли к лагерю Сигизмунда, на костры ориентируясь. Так что к утру добрались, да сразу – в бой. А дальше – сам видел.