Пушки и колокола - [118]

Тысячное войско русичей побило почти пятитысячное войско Сигизмунда благодаря диковинам Николиным, сметке ратной Дмитрия Ивановича, молниеносности и дерзости атаки Владимира Андреевича да усилиям Дмитрия Михайловича Боброка, вслед за потешниками осваивать взявшегося премудрости боевых построений.

То ведь тоже – счастье, что Милован разговор про картечные мешки мимо ушей не пропустил да перед выходом самым сообразил остатки пороха для зарядов этих использовать. А ведь без них как бы все развернулось – Бог ведает.

– Дружину оставшуюся кто ведет? – выслушав, мрачно поинтересовался Дмитрий Иванович.

– Остей и ведет. Ольгердович, – отвечал Владимир Андреевич.

– Ольгердович… – призадумался Великий князь Московский. – С Кейстутовичами вроде на ножах, хоть и братья. Гедиминовичи… Да кто его разберет, как оно там…

– Чего удумал? – Владимир Андреевич поглядел на брата.

– На Смоленск идти надо. Дай Бог, там Витовт будет.

– И что?

– Перетолковать надобно.

– На что он тебе? Что Ягайло, что он – лисы знатные, – поморщился Владимир Андреевич.

– Хитер зверь, да шкура с него добрая.

– На что тебе шкура Витовта? – усмехнулся в ответ его брат.

– Булатом да порохом набью да шляхтичей стращать буду.

– Доброе пугало!

– Дружину ждем и выходим, – подвел итог князь, на том совет и закончился.

Подсчитав трофеи да с пленными, среди которых, к огорчению князей, не оказалось Фрола, разобравшись, принялись ждать. А тут от людей верных и весточка прилетела: Корибут на Вязьму войско шеститысячное собрал и не позднее дня третьего к стенам подойдет крепости. Ягайло же с пятнадцатью тысячами в Польшу пошел. Вроде как к шляхте за помощью.

– Ну, воеводы любезные, – собрав всех на совет, поинтересовался Дмитрий Иванович. – Ягайло Корибута сюда направил. Видать, дюже головы наши надобны ему, что аж братца своего от себя отпустил. С тобой сколько вышло? – муж обратился к Владимиру Андреевичу.

– Пять тысяч. Да вперед одна оторвалась. Да пушек пяток катим.

– Пять с половиной против шести, – задумчиво прогудел князь. – Уже, кажись, и в нашу пользу.

– Никак нельзя из крепости выходить, – проворчал Владимир Храбрый. – Корибут – не Сигизмунд. У того преданности кроме собачьей – в деле ратном ох какова сметка! Зазря людей не растеряет. Оборону держать надобно. А с Ягайло… Пятнадцать тысяч, а сам к шляхтичам на поклон, – проворчал Владимир Храбрый. – А Витовт-то где твой?

– Шкуру, знать, готовит. Подороже чтобы сторговать.

– Шкуре той грош цена, – скривился брат.

– А почем знать, на уме у него что? – усмехнулся в ответ Дмитрий Иванович. – Уговор у нас был, что он придет на помощь, ежели беда. Вот только, лис, не торопится. К концу самому. И передо мной, если врага одолею, – чист. Мол, пришел же! И к Ягайло, случись что не так, на поклон всегда можно: отличился.

– Чего молвишь?

– Того, что оба шельмы порядочные. И Витовт и Ягайло. Ягайло – предатель, а Витовт – паче Ягайло. Хоть и меч против нас не поднимал, а все одно: то у Тевтонов – холопом, то у Ягайло. Где, вишь, слаще, там и он.

– Дело говоришь, – кивнул Владимир Храбрый.

– Ягайло с войском не просто так идет в Польшу, – еще помолчав, негромко пояснил Великий князь Московский. – Шляхтичей припугнуть и в то же время преданность показать; мол, не с пустыми руками пришел, хоть и с Литвой пока – беда.

– Примут, думаешь?

– Примут… И Витовту сейчас выбор свой делать: с кем он. Вот и узнаем.

– Так, погоди. Ягайло в Польшу тикает, а Корибут – на Вязьму идет.

– Надоел он до смерти Ягайло.

– Ох как оно все.

– Лисы, – подытожил Дмитрий Донской. – Утро вечера мудренее. Почивать давайте.

– Мож, частокол укреплять да народ готовить?

– И без того умаялись. Роздых надобно.

– Тоже дело, – согласился князь Серпуховской.

– Да и сердце чует, не быть беде.

С утра начались хлопоты. Ожидая ведомую Остеем рать, защитники крепости вновь принялись за раненых да на всякий случай частокол править. А еще – топить баню, как понял Булыцкий, к приходу гостей.

За суетами пролетел остаток дня и весь следующий день. Тут уже и выяснилось, что потери в схватке – неполные четыре сотни человек ратных да около трех сотен – жители города, полегшие при штурме. То священник тут же чудом Божьим окрестил, ибо «не можно быть такому, чтобы тысячи у ворога полегли, да сотни у защитников». Трофеи – четыре чугунные бомбарды, два десятка арбалетов да пороху несколько бочонков, глядя на которые Булыцкий в очередной раз чертыхнулся, вспомнив идиотский тот напевчик про городок Самару. А чертыхнувшись, вдруг расхохотался, да так, что окружающие поспешили перекреститься: уж не случилось ли беды? Мож, сказился пришелец из грядущего-то?!

– Князь, а князь! – чуть угомонившись, трудовик поспешил в хоромы Дмитрия Ивановича.

– Чего тебе? – удивленно глядя на раскрасневшегося от смеха преподавателя, подозрительно поинтересовался вышедший на крыльцо князь. – Случилось, что ли, чего?

– Помнишь, песенки похабные напевал тебе, а? Ну, про Самару?! Ну эту, – не в силах больше смех сдерживать, напомнил Николай Сергеевич.

– Тьфу, а не песни твои!!! – сплюнул тот.

– А там… В краях тех сера[109] и есть! Из земли сама выходит!