Пушки царя Иоганна - [140]

– Хуже не хуже, а просто так их отпускать нельзя.

– Позволено ли мне будет спросить ваше величество, – подал голос Корнилий, – что вы хотите предпринять?

– Сам не знаю, – пожал я плечами, – надо бы и поучить панов-атаманов, чтобы в другой раз и носа не казали в нашу сторону. Однако так, чтобы не переусердствовать. И лучше всего, чтобы брат мой Сигизмунд, а также все сенаторы в Речи Посполитой были уверены, что казаки их предали и со мной сговорились.

– Раз так, – усмехнулся Михальский, – то и делать ничего не надо. Сейчас в Польше начнут решать, кто же виноват в поражении, и лучшей кандидатуры, чем Сагайдачный, им не найти.

– Ты думаешь?

– Конечно, казаки ведь для большинства магнатов и шляхтичей как кость в горле. Особенно когда стоит мир. Вот если случается война с турками или татарами, тогда про них вспоминают, дают им льготы, расширяют реестр, а как только гроза проходит – тут же забывают про свои обещания.

– Это верно, – поразмыслив, согласился я, – самих себя обвинить не с руки, а вот Сагайдачного – за то, что не поспел к сражению – в самый раз.

– Может, его к нам переманить? – прищурился Пушкарев.

– Нет уж, – засмеялся я, – хватит с меня одного прохиндея!

– Грех тебе так говорить, царь-батюшка, – состроил умильную рожу Анисим, – уж я ночи не сплю, все думаю, как твоей царской милости услужить.

План наш полностью удался. Едва занялся рассвет, из польского лагеря прискакали парламентеры, уведомившие мое царское величество, что ясновельможные паны комиссары согласны на все мои условия и готовы подписать мирный договор. Польско-Литовская сторона соглашалась вернуться к довоенным границам и вернуть все захваченные ранее русские земли. За мной признавался царский титул, а в договоре вместо привычной для поляков Московии было написано «Русское царство». Согласны они были на обмен пленными, а также контрибуцию. Последняя была заявлена как компенсация за похищенные из московского кремля ценности. Правда, Александр Корвин Гонсевский клялся, что среди вывезенного в Польшу имущества не было шапки Мономаха, но взамен они соглашались уступить московскую корону, изготовленную для Владислава. После заключения мира, мы еще раз встретились с ним. Королевич был все еще плох, хотя его состояние, по словам О’Коннора, внушало куда меньше опасений, нежели при первом визите.

– Прощайте, кузен, – сказал я лежащему в кровати королевичу, – надеюсь, в другой раз мы встретимся в более приятной обстановке.

– Как знать, – отозвался он слабым голосом, – может, в следующий раз я буду более удачлив.

Намек на нашу стычку в бою был более чем прозрачен, но я лишь улыбнулся в ответ.

– Благодарю вас, – продолжал Владислав, – за то, что вы отпустили моего друга, пана Адама.

– Не стоит, кузен, вряд ли он смог бы быть мне полезен в той же степени, как вам.

– Могу я задать вам один вопрос?

– Сколько угодно, друг мой.

– Скажите… – Королевич неожиданно приподнялся и с жаром спросил: – Ведь это вы были тогда?

– О чем вы?

– Это вы – фон Кирхер?

– Не знаю, о каком фон Кирхере вы толкуете, – усмехнулся я, – однако хочу дать вам совет. Осмотрительнее набирайте свои войска и уж, конечно, следите за порохом.

Эпилог

Эх, слышали бы вы, каково били колокола на звонницах московских храмов, когда встречала столица царское войско! Видели бы вы, как радостно встречали государя ее жители! Нет, не были вы тогда в Москве, а то бы и детям и внукам своим рассказывали о том, как праздновала православная Русь победу над извечным врагом. Вышли царскому войску навстречу и стар и млад. Впереди в парадных ризах шло духовенство, за ним следом разодетые в богатые шубы и горлатные шапки бояре и прочий служивый люд чином поменьше. А простого народу и вовсе море целое было. На всех заборах и деревьях стаями сидели вездесущие мальчишки. Купцы, мастеровые, крестьяне, приехавшие в столицу на торги, просто обыватели – все вышли встречать. Мужики, бабы, молодые парни и девки – всем было любопытно взглянуть хоть одним глазком на государя и его армию. И то сказать – было на что посмотреть! Кирасиры в блестящих и рейтары в вороненых латах, драгуны и солдаты в одинаковых заморских одеждах. Стрельцы в цветных кафтанах и с бердышами на плечах.

Государь, увидев духовенство, спешился и, приложившись к вынесенной ему иконе, долго и усердно молился, а вместе с ним и все его воинство, а также и весь встречающий люд. Бояре тоже молились, мелко крестясь и перешептываясь между собой.

– Ишь ты, мир заключил, – негромко, но так, что многие расслышали, буркнул князь Лыков, – а думу-то боярскую и не спросил.

– Ничто, – тут же отозвался Черкасский, – он еще найдет, что спросить… и с кого!

Многие из присутствующих про себя поежились, иные ухмыльнулись, но вида не подали ни те ни другие, продолжая стоять с постными лицами.

– Что-то Михальского не видно, – озабоченно спросил Романов. – Где его, антихриста, носит?

– Кто знает, – с деланым сочувствием отозвался Хованский, – может, он уже у тебя на дворе?

– Чего это вдруг? – испугался боярин.

– А кто до бунта допустил?

– А чего это я допустил! – окрысился тот. – Я наоборот, сразу же людей поднял и посек бунтовщиков…