Пурпурная линия - [129]

Должно быть, Кошинский не один раз прочитал выписку, пока до него дошел ее смысл.

— Это невероятно, — сказал он наконец. Я откинулся на спинку стула. Кошинский покачал головой.

— Второго марта он обещает Габриэль жениться на ней, а неделю спустя обсуждает приданое Марии Медичи.

— Разве это не так? Второго марта состоялся банкет, на котором король официально объявил о свадьбе. Инцидент с картиной, о котором идет в речь в рукописи, в донесении Бончани вообще не упоминается. Но свидетельства о происшедшем в день банкета имеются. Сохранились и пасквильные стихи, они исторически достоверны. Неделю спустя Бончани сообщает во Флоренцию о своих переговорах относительно приданого Марии Медичи и далее утверждает, что Рони по поручению короля хотел узнать, сможет ли Бончани по прибытии принцессы во Францию сопровождать ее. Здесь, во французском оригинале, это было написано черным по белому: «Il а ajouté que le Roi est satisfait que j'aie bien servi Votre Altesse, et lui a demandé s'il croyait que je dusse rester en France avec la Princesse». Еще одно доказательство, говорящее против заговора. Фердинанд вздохнул с облегчением. Какое ему теперь дело до возлюбленной короля, если тот ведет переговоры о приданом Марии? Однако в действительности это еще не доказательство. Быть может, переговоры были всего лишь отвлекающим маневром Наварры, чтобы ускорить развод. Кто знает?

Кошинский удивленно смотрел перед собой. Он задумался, потом снова посмотрел на лист, лежавший перед ним на столе, раздавил в пепельнице сигарету и вдруг рассмеялся.

— Значит, все-таки это действительно Габриэль заказала Виньяку картину. Она все время догадывалась о том, что Наварра ее обманывает. Скандал во время банкета и представление с картинами служили только одной цели — оказать на короля давление с тем, чтобы вырвать у него обещание жениться, обещание, от которого он потом не смог бы отказаться.

— Да, — согласился я, — скорее всего так и было, и Морштадт подводил свою книгу именно к такому выводу. Но он не смог найти доказательств своей теории. Как историку она не доставила ему ничего, кроме головной боли, и в конце концов он не отважился вступить со своими коллегами в конфронтацию, представив им такой смелый, но недоказуемый набросок. Рукопись так и осталась в ящике стола.

— Да и кроме того, Генрих IV прославился не только в истории. Он был любимым королем, и французские коллеги наверняка приняли бы в штыки теорию Морштадта.

— Положение, в котором оказался Наварра, — возразил я, — не оставляло ему иного выбора. История с Генриеттой д'Антраг очень сильна. Но судьба Габриэль была предрешена, он не мог ее изменить. Что он должен был делать? Он ни в коем случае не смел на ней жениться. Но у него не хватило мужества прямо сказать ей правду. Он действительно любил ее сверх всякой меры. Но что значат чувства, когда речь идет о судьбе целого королевства? И кто была Габриэль? Очаровательная молодая женщина, которую ее семья и влюбленный король бросили в водоворот политики великих держав. Она сыграла свою роль, сыграла насколько смогла хорошо. Когда она почувствовала, какой оборот приняло дело, она ушла из жизни. Никто не оплакивал ее. Может быть, Наварра, но и то недолго, как можно в этом убедиться.

— Печальная история.

— Да, но это еще не конец.

— Вот как?

— Обманута была не только Габриэль. Обманут был также художник. Виньяк.

— Скажите мне, он что, действительно существовал?

— Действительно ли его звали Виньяк, я, конечно, не знаю. Все, что от него осталось, это его последняя картина, портрет, который находится в Лувре. Но разве в этой картине не прочитываются с первого взгляда все взаимосвязи, о которых мы говорили? Разве не выглядит дело так, словно в этом полотне обманутый художник собрал воедино все те мотивы, которые привели в итоге к загадочному концу герцогини? Каково было его положение, после того, как ему пришлось бежать из Парижа? Можно ли представить себе, что он не попытается поставить художественную точку, подвести итог своей разбитой жизни?

Я взял в руки книгу, привезенную из Парижа в подарок Кошинскому, и открыл ее в том месте, где на развороте была представлена большая репродукция картины.

— Посмотрите, игра рук, рыжеволосая Парка на заднем плане, покрытый зеленым бархатом стол, гаснущий огонь. Разве не возникает желание назвать поименно все эти персонажи? Мы знаем, что женщина, держащая в вытянутых пальцах кольцо, — Габриэль д'Эстре, это то самое кольцо, которое должно было повенчать ее с Францией. Генрих дал ей это кольцо во время банкета в залог своего обещания жениться на ней. Но кто женщина рядом с ней? Одна из ее сестер, как пишут во всех каталогах? Какой в этом смысл? Разве не вероятнее было бы предположить, что здесь мы имеем, так же как и на другой картине, Генриетту д'Антраг, следующую любовницу короля, точно так же им обманутую? А женщина на заднем плане? Разве не ясно, что по рыжим волосам ее можно опознать как ту, которую современники называли не иначе, как La Rousse, то есть Мари Эрман, домоправительницу Габриэль, которая приняла Виньяка в октябре 1598 года, чтобы заказать ему картину для банкета? Для Виньяка она была отправной точкой. Но кто в действительности стоял за заказом? Этого художник не знал. Именно это незнание истинного заказчика и послужило причиной появления рыжеволосой женщины в картине. Как обеспамятевшая Норна, сидит она на заднем плане и прядет нить судьбы. Сама она странно сгорбилась и выглядит как нереальная, нездоровая тень на фоне черного, окутанного флером смерти зеркала. И разве не видим мы над камином полускрытую картину, на которой скорее всего изображен Бельгард, первый возлюбленный Габриэль, тот самый мужчина, который привел короля в замок Кевр осенью 1590 года и потерял свою Габриэль, уступив ее Наварре? Не поговаривали ли злые языки, что это настоящий отец ее детей? Не потому ли художник не показал нам его голову? Катафалк, помещенный на картине, покрыт зеленой материей. Зеленый — это любимый цвет Габриэль. Вам еще непонятна игра пальцев, которые касаются соска герцогини? Что означает этот жест? Он говорит о беременности, а когда забеременела Габриэль?