Пулковский меридиан - [171]
Но вокруг мудрых ученых, занятых большими делами, кипел, рос, боролся и двигался целый мирок чиновников от звездного неба: статские и надворные советники, причисленные к астрономии, господа с немецкими фамилиями, терпеливо выжидающие кончины великанов науки, чтобы с усилием, но цепко забраться на их седалища…
Все это давно замкнулось, отгородилось от остального мира тут, на этой горе, как в старой помещичьей мызе.
Здесь был, точно в родовом имении, старинный барский дом. Был тенистый, запущенный сад, «приют задумчивых дриад», с прудом, с каменным «хаосом», с когда-то отличными, но давно одичавшими яблонями, сливами, кустами смородины и крыжовника…
Все закостенело, застыло, поросло корой. Все это разбивало вселенную на две неравные половины: и само Пулково, и другие такие же научные берлоги в разных концах мира стояли на одной чаше весов; вся остальная жизнь человечества — на другой, как величина, которой следует пренебрегать при настоящих астрономических расчетах.
В октябре 1919 года это Пулково, удивляясь свершающемуся, плохо понимая его, обиженно голодало, слегка, как манной небесной, подкрепляясь невесть откуда ниспадающими «академическими пайками».
Пулково оставалось самим собою, островком, кунсткамерой. Оно не верило в то, что этой его скорлупяной жизни пришел конец. Оно намеревалось навеки сохранить свою самонадеянную обособленность. Оно не сомневалось: грозы, бушующие там, за оградой парка, должны пройти стороной. Гром гремел там, далеко, в миру, а тут была обитель науки, Пулково. Что общего между ними, какая связь? Пулково стояло на своей семидесятиметровой высоте, над дождливой Невской равниной, над старым Псковским большаком и в туманной мокрой дали не видело ничего нового, существенного. Оно никак не предполагало, что какую-нибудь неделю спустя к нему, к этим холмам, этим деревушкам, на холмах и за ними, вдруг прикуются глаза всей страны, всего мира…
Мир этот ревел и грохотал за горизонтом. Генерал Деникин шел на Москву. Самые хлебные районы Советской России оказались вдруг за белым фронтом. Деникинские командиры, закусив удила, друг перед другом рвались вперед: каждому хотелось «хоть пуп сорвать, а первому войти в «первопрестольную». Весь мир, все газеты капиталистов ликовали: Москва большевиков — накануне падения!
В тылу у белых, однако, все жарче разгорались народные восстания, шла свирепая партизанская война. Колчак откатывался все глубже в Сибирь. Деникин не считался и с этим надо было взять Москву во что бы то ни стало. Фронт растягивался. Рабочий Донбасс за спиной клокотал, как перегретый котел. Хозяева — денежные мешки Англии и Франции — торопили, стремясь скорее покончить с большевиками. Они решили итти «со всех карт» сразу. Ва-банк! А среди этих карт был и козырный валет — генерал Юденич. Ему опять приказали ввязаться в бой.
Но в Пулкове не знали этого. Там вообще ничего не знали. В Петрограде, например, не так давно хоронили привезенный с фронта прах честного русского офицера, комбрига 3 Александра Памфамировича Николаева. Его казнили белые в Ямбурге перед казармами того самого 146-го Царицынского полка, батальоном которого он, еще полковником, когда-то командовал. Комбриг Николаев честно сражался за революцию и честно умер за нее. Над его могилой было сказано немало хороших речей. Фотограф Филлер — петербургский журналист, сам глубокий старик, — еле двигаясь, добрался до кладбища и сделал снимок. На карточке ясно видны и сейчас лица многих товарищей из Губкома и Петросовета. Поодаль, полевее гроба, поставив сапожок на чью-то могилу, стоит, обчищая носовым платком забрызганные грязью голенища, молодой человек в хаки. Это — помначарт семь Николай Трейфельд. Значит, могли бы в Пулкове знать об этих похоронах? Однако о них не знали. Не узнали там и о том, что произошло неделю спустя в недавно освобожденном красными Ямбурге. А знать это пулковцам не мешало бы…
Глава XXVIII
ЯМБУРГ — ШУЛКОЛОВО
Числа пятого или шестого в Ямбург из Гатчины пришел бронепоезд — несколько зелено-серых вагонов, расположенных по обе стороны от приземистого паровоза. Из люков и щелей некоторых вагонов торчали короткие стволы орудий, виднелись надульники пулеметов. Другие выглядели более мирно. Из окон одного даже, когда поезд, вздрогнув, остановился прямо против сторожки, в которой обитал Федюшка Хромов, вырвался и полетел по станции легкий приятный мотив. Там кто-то играл на рояле «Вальс» Грига. В этом вагоне был клуб поезда. Федя, разинув рот, взирал на странный «состав» с пушками и с музыкой. Комиссар и командир, выйдя на пути, сразу же наткнулись на Федю. Комиссар — стройный человек с небольшими усиками, с чуть-чуть впалой грудью, положил руку на рваную железнодорожную фуражку мальчика.
— Слушай-ка, путеец! — ласково сказал он, — где бы здесь нам молока напиться?
Федька подумал и сообщил, что молоко есть у мамки. Теленка недавно зарезали. Молока хватит. Тогда оба прошли к мамке в сторожку. Федька, вдоволь насладившись видом бронированных вагонов, обойдя поезд кругом, прочитав надписи «Ленин» и «№ 6», выведенные белым вдоль паровоза и всех вагонов, тоже пришел домой. Низенький пил молча. Второй разговаривал с мамкой. Он спрашивал ее и про депо, и про начальника станции, и про работу; и мать, отвечая, называла его Иваном Ивановичем. Федька слазил на печку, подвязал к поясу белогвардейский штык-тесак, закинул за спину деревянную винтовку и в таком виде явился гостям.
Авторы пересказали для детей циклы древнегреческих мифов о Язоне и о Геракле.
Лев Васильевич Успенский — классик научно-познавательной литературы для детей и юношества, лингвист, переводчик, автор книг по занимательному языкознанию. «Слово о словах», «Загадки топонимики», «Ты и твое имя», «По закону буквы», «По дорогам и тропам языка»— многие из этих книг были написаны в 50-60-е годы XX века, однако они и по сей день не утратили своего значения. Перед вами одна из таких книг — «Почему не иначе?» Этимологический словарь школьника. Человеку мало понимать, что значит то или другое слово.
Книга замечательного лингвиста увлекательно рассказывает о свойствах языка, его истории, о языках, существующих в мире сейчас и существовавших в далеком прошлом, о том, чем занимается великолепная наука – языкознание.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Шестидесятая параллель» как бы продолжает уже известный нашему читателю роман «Пулковский меридиан», рассказывая о событиях Великой Отечественной войны и об обороне Ленинграда в период от начала войны до весны 1942 года.Многие герои «Пулковского меридиана» перешли в «Шестидесятую параллель», но рядом с ними действуют и другие, новые герои — бойцы Советской Армии и Флота, партизаны, рядовые ленинградцы — защитники родного города.События «Шестидесятой параллели» развертываются в Ленинграде, на фронтах, на берегах Финского залива, в тылах противника под Лугой — там же, где 22 года тому назад развертывались события «Пулковского меридиана».Много героических эпизодов и интересных приключений найдет читатель в этом новом романе.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.