Пулковский меридиан - [172]
Низенький товарищ курил. Он слегка покосился на вояку. Зато второй очень одобрил бравый Федькин вид.
— Эге, — сказал он, — вот это да! Стрелок? А как звать?
— Хромов Федор Антонович, — сдержанно ответил Федюшка, от удовольствия смотря в сторону. — Курсант!
— Оно и видно, — согласился разговорчивый. — Ну, а я — Газа, Иван Иванович, комиссар. Будем знакомы, товарищ курсант. Ты что делаешь тут? Учишься?
— Не-а, — сказал Федька. — Силяву ловлю…
— Силяву? Гм! Прекрасное, видимо, дело. Но учиться-то тоже не мешает. Половил-половил и поучись немного… Так ведь я говорю, а?
С этой минуты между Федькой Хромовым и Иваном Газа завязалась краткая, но крепкая дружба. Федька благоговел перед комиссаром. Комиссар благоволил к Федьке. Федька был допущен в клубный вагон. Там на полу два красноармейца писали мелом огромные буквы на красном полотнище, а один матрос, сидя у рояля, огромными веснушчатыми руками наигрывал нежные, как струи ручейка, песенки.
К вечеру второго дня Федька отправился за комиссаром в депо на митинг. На его глазах комиссар вскочил над толпой на узенькую лесенку возле стенки и сразу превратился в совершенно другого человека. Голос его стал металлическим, грозным. Сам он точно вырос вдвое. Комиссар, наверное, был здорово сердит на белых. Он так ругал их, что Федюшке стало ясно: плохи будут их дела, если они встретятся лицом к лицу с этим человеком. Вместе с комиссаром он побывал в паровозной будке «Ленина», где возился со своими рычагами, кранами и манометрами высокий молчаливый механик — дядя Миша, товарищ Лепечев. Федя ездил с ним и с кочегаром то к водонапорной колонке, то к дровяному складу. Дядя Миша ворчал, отбрасывая неподходящие плахи: уголь был бы лучше, да главный уголь захватили белые.
Федя видел, как бережно кочегар обращается с бидонами мазута и смазочного масла: надо бы этого не жалеть, да нефть захватили белые.
И комиссар, и командир, и машинист, и другие красноармейцы в те дни поминутно забегали к Фединой мамке в сторожку: то попросить у нее огурчика, то поставить в печку чугунок с супом. Между делом они починили калитку в садике, поправили столик и скамейки, развалившиеся с тех пор, как Антон Хромов ушел в восемнадцатом году на Южный фронт под Царицын. Теперь нередко в этом садике они играли в домино. Мамка смотрела на них с изумлением, с грустью. В свободное время она теперь клала заплатки на красноармейские гимнастерки. И вздыхала: чинит ли кто гимнастерку ее Антону Ильичу?
По утрам, просыпаясь и высунув нос из-под одеяла, Федюшка Хромов давно уже привык спрашивать мать:
— Мам, а сегодня что, стреляют?..
— Стреляют, сынок, стреляют, — отвечала, суетясь у печки, мать.
— А где стреляют-то? — любопытствовал Федя.
— Далеко. Против Стеклянного. — Или: — А видать, за Ново-Пятницким. — Или: — Да, надо быть, около Порховской, — каждый день по-разному отвечала мать.
Она тоже привыкла к стрельбе. Да и все в городе привыкли. Город-то на самом фронте.
11 октября был серый день. С ночи моросил дождик. К утру он перестал. Продрав глаза, Федюшка увидел на столе деревянную чашку с простоквашей: очевидно, мамка ушла осматривать пути по своей первой версте, а ему оставила завтрак.
Федя сел за простоквашу, взял большую ложку, краска с которой была уже давно съедена, и вдруг едва не слетел с табуретки… Блеснул желтый огонь. Что-то звонко ударило снаружи, даже ушам стало больно. Два нижних звена в раме, тоненько взвизгнув, как от боли, вылетели и рассыпались по полу. Сторожка сразу наполнилась гулом, кислым дымом, дальними криками. Потом раздался второй удар, за тыльной стеной… Потом третий — чуть поодаль, к вокзалу. Федя не очень ясно понимал, что произошло. Тем не менее он сразу же почувствовал опасность.
Широко раскрыв глаза, с бьющимся, как у зайчонка, сердцем, он схватил первым делом свой штык. Штык, по его мнению, мог всегда пригодиться. Потом сунул в карман рогатку. Потом кусок получерствого хлеба. В эту минуту дымчатый серый котенок выполз из подпечья, сел на полу, разинув маленький розовый рот, и тонко, коротко пискнул. Три страшных удара заставили его прижать уши, присесть. Федя схватил котенка и, прижав его к груди, кинулся на улицу.
От вокзала из города по рельсам, спотыкаясь и падая, бежали перепуганные, задыхающиеся люди. Плелись старики, ковыляли маленькие. Они плакали, причитали, голосили и все бежали в одну сторону, прочь от вокзала, к лесу. Федя увидел, как двое или трое впереди него вдруг, раскинув руки, упали на песок. Потом упал и забился еще один, возле тупика. Это белые били из-за реки по толпе бегущих шрапнелью. Федя побежал, но не вперед, как все, а через рельсы, наискось. Там, около багажного цейхгауза стоял сегодня бронепоезд «Ленин». Мальчик видел сквозь ряды беглецов его суровые зелено-серые контуры. Но пробиться к нему сквозь поток отчаянных, ничего не видящих людей было трудно. Он и не пробился бы, если бы не послышалось гудение мотора. С запада поперек дороги, невысоко над деревьями шел самолет. Белый!
Толпа заметалась во всех направлениях. Люди бросились в стороны, кто куда. На рельсах стало пусто. И не только Федюшка увидел прямо перед собой яркобелое слово «Ленин», но и с бронепоезда разглядели ковыляющего по шпалам мальчугана.
Авторы пересказали для детей циклы древнегреческих мифов о Язоне и о Геракле.
Лев Васильевич Успенский — классик научно-познавательной литературы для детей и юношества, лингвист, переводчик, автор книг по занимательному языкознанию. «Слово о словах», «Загадки топонимики», «Ты и твое имя», «По закону буквы», «По дорогам и тропам языка»— многие из этих книг были написаны в 50-60-е годы XX века, однако они и по сей день не утратили своего значения. Перед вами одна из таких книг — «Почему не иначе?» Этимологический словарь школьника. Человеку мало понимать, что значит то или другое слово.
Книга замечательного лингвиста увлекательно рассказывает о свойствах языка, его истории, о языках, существующих в мире сейчас и существовавших в далеком прошлом, о том, чем занимается великолепная наука – языкознание.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Шестидесятая параллель» как бы продолжает уже известный нашему читателю роман «Пулковский меридиан», рассказывая о событиях Великой Отечественной войны и об обороне Ленинграда в период от начала войны до весны 1942 года.Многие герои «Пулковского меридиана» перешли в «Шестидесятую параллель», но рядом с ними действуют и другие, новые герои — бойцы Советской Армии и Флота, партизаны, рядовые ленинградцы — защитники родного города.События «Шестидесятой параллели» развертываются в Ленинграде, на фронтах, на берегах Финского залива, в тылах противника под Лугой — там же, где 22 года тому назад развертывались события «Пулковского меридиана».Много героических эпизодов и интересных приключений найдет читатель в этом новом романе.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.