Пулеметчик - [16]

О моих легальных делах она более-менее знала, я добавил лишь некоторые детали. Например, чтобы развеять сомнения о том, сможет ли она работать в России по специальности, рассказал о знакомстве с доктором медицины Верой Гедройц — она рулила больничкой Мальцовского цементного завода под Калугой, где фирма Бари должна была строить цех и куда несколько раз пришлось мотаться на обмеры и привязки.

Разговором и вообще возможностью побыть наедине (редкие гуляющие в парке не в счет) мы увлеклись настолько, что даже не обратили внимания на быстро потемневшее небо. Внезапно налетевший дождь застал нас врасплох, вдали от беседок и павильонов, куда попряталась публика, оставив нас совсем одних.

Мы пытались было укрыться под Наташиным зонтиком, но стремительному летнему ливню это была не помеха и пришлось бежать до ближайшего большого дерева.

Сухого места под развесистым грабом было мало и мы встали вплотную друг к другу. Наташа держалась за мое плечо, ее шляпка сбилась набок, я медленно полуобнял ее за талию и прижал к себе так, что наши мокрые лица почти касались, и осторожно снял губами каплю с ее виска.

Потом вторую.

Третью.

Она прикрыла глаза и лишь немного поворачивала голову под мои все более настойчивые касания. А когда на ее лице не осталось больше капель, я наклонился к розовой мочке уха.

Наташа всхлипнула, уперлась в меня руками и слабым голосом сказала:

— Дождь кончился. Надо идти.

Я никак не мог остановиться.

— Надо идти, нас увидят… — нерешительно прошептала Наташа.

— Да и черт с ними… — ляпнул я не подумав.

— Будет скандал… — уже настойчивей сказала она.

— Да, идем, — я с трудом оторвался от нее, проклиная викторианские условности и чувствуя что у меня подгибаются от волнения ноги.

За всеми этими внезапными встречами и разговорами мы забыли о посылке и оставленном в санатории саквояже и пришлось возвращаться, да и Наташе надо было переодеться. Я ждал ее в саду, когда она вышла в клетчатом платье с небольшим свертком в руках и решительно взяла меня под руку.

— Проводите меня домой.

— Разве ты живешь не здесь? — удивился я.

— Нет, на соседней улице, санаторий только для пациентов, мне только разрешают держать тут некоторые вещи.

И мы снова двинулись по улочкам Бадена до небольшого домика, утопающего в зелени и цветах. Благообразная старушка в опрятном переднике, возившаяся около розового куста, поздоровалась с “фрау Натали”, провела по мне взглядом, в котором сверкнула веселая искорка и вернулась к своим занятиям.

— Я снимаю половину дома, во второй живет фрау Эмма, она же убирается и готовит.

— Покажи мне домик, — я уже знал, что сегодня я отсюда не уйду и по туману в ее глазах понял, что она тоже это знает.

Тише, — сказал она, — тише.

И я снова поцеловал ее в глаза, потом в губы, потом в шею и дальше, дальше, дальше вниз.

— Я тебе нравлюсь?

Господи, девочка, да что же ты спрашиваешь… пшеничные волосы, глаза, губы, талия, бедра…

— Очень.

— Я худая, да?

О господи. Это вечное — даже самая первая раскрасавица обязательно придумает себе изъян и будет из-за него комплексовать.

— Ты идеальна, — и я ни капельки не соврал, с ее ногами можно было свести с ума всю Москву моего времени.

— Ты обманываешь…

Я просто поцеловал ее. Долго, очень долго, затем медленно оторвался, а ее руки гладили меня, будто она была слепой.

— Миша, пожалуйста… пожалуйста… — и снова мы целовались, скидывая с постели снятую второпях одежду. И снова гладили друг друга нежно и медленно, и ее грудь прижималась ко мне и ее длинные волосы умопомрачительно пахли молодостью, и мы сплетались и расплетались, и раскачивались и вскрикивали, пока все внутри не сжалось и все тело не полыхнуло жаром.

И мое сердце остановилось, мое сердце замерло…

Глава 5

Лето 1902

Надо мной в утреннем полумраке плавал беленый потолок с балками и даже на какое-то мгновение показалось, что я в в том шале в Кицбюэле, куда меня как-то раз вытащили кататься на горных лыжах.

Но слева повернулась во сне и закинула на меня ногу Наталья и все мысли о XXI веке из головы вышибло…

Оторваться друг от друга мы смогли только после того, как к нам постучалась фрау Эмма и насмешливым голосом через дверь сообщила, что оставит завтрак на двоих на столике. И надо было вставать и ехать в Гамбург, черт бы его побрал. Будь я в своем времени — дозвонился бы, послал смски, стукнул в вацап, телегу и вайбер, наконец, отписал бы по мылу что никак не могу и встречу надо переносить. Но здесь это было невозможно — крутилась тяжеловесная машина больших дел, медленной связи, взаимных обязательств, в которой жившие по чужим документам люди с риском собирались в одном месте в одно время, как небесные тела на парад планет раз в сотню лет и отменить встречу означало внести в слаженную работу десятков людей тяжелый сбой.

И еще я подумал, что было бы мне лет двадцать — послал бы я всю революцию и остался здесь, но мне не было двадцать и мне надо было ехать.

А ведь через десять лет я буду совсем старичком.

Мы умывались, поливая друг другу из кувшина, счастливо смеясь и брызгаясь, а когда я наконец разогнулся от раковины мойдодыристого умывальника, Наташа провела пальчиком по моей груди и меня тряхнуло как током.