Пуховый птенец пингвина - [2]
Не провела обследовательница этой беседы. Долой формализм, бюрократизм и безверие! И, тем более, удары в мягкое слышались с улицы, и хозяйка пояснила удары: он тут, благоверный, на задворках выколачивает ковер.
(А не было его на задворках. Вообще неизвестно, где последние месяца два пил Б. кисло-сладкую.)
Таким манером еще один положительный документ приобщили к делу. И коли так, горисполком вынес решение: «Разрешить супругам Б. усыновить несовершеннолетнего мальчика С. Присвоить усыновленному фамилию В., отчество — Юрьевич».
И все же нет. Не верится. Как хотите, не отдадут мальчика в Доме ребенка в обмен на кучку ротозейских и лживых бумаг. Восторжествует единственный любезный нам бюрократизм, оградит ребенка последняя категорическая инструкция: ребенок передается усыновляющим только в том случае, если наличествуют при этом муж и жена.
— Где же ваш муж? — спросила по форме главный врач Супоницкая.
— Там, — очертила в пространстве некий сектор усыновительница. — Он стеснительный, он за бугром.
И знаете, так конкретно выглядел этот бугор, что просто читался за ним усыновитель-отец, этот сгусток сознательности, с ноги на ногу мнущийся от волнения.
Ребенка к голубому торшеру отдали.
Далее так. Далее как-то забрел Б. в бывший свой дом — дорасплеваться с женой окончательно и оформить разрыв отношений. И здесь его огорошили, что он — вполне папа.
Бывший муж взвинтился от ярости, всосал воздух ноздрями поглубже и закричал:
— Это как?
Мальчик с отчеством Юрьевич, домывающий в это время полы, старался вникнуть в крики мужчины и женщины и, представьте, вникал.
И Б. в установленном порядке развелся. Но чтобы особенно не фордыбачил, положил ему суд удержание на сына из жалованья — четверть зарплаты.
И теперь как-то скрылся мальчик в развороте событий. Теперь в Хабске идет суд за судом. И в одном заседании, ввиду кругом подложного отцовства, признается усыновление незаконным. В другом же судействе — признается законным.
— А я по тебе кассацией!
— А на всякую кассацию есть апелляция!
И совершенно забыто в пылу борьбы: а был ли мальчик? Как живется ему? Почему в судах под странным углом рассматривается вопрос об истце и ответчике?
Ведь только один здесь истец — мальчик, а все остальные во множестве, истребители части детства его — махровые донельзя ответчики.
Эй, ухнем!
Из случайно случившихся случаев попытаемся сочленить как бы цепь, отметив сперва, что в людях все меньше проклевывается повадка жить общественно плохо, а все больше их тянет жить общественно хорошо. И случаем первым здесь помянем, что четыре года назад в московских Новых Бубенчиках был построен превосходный микрорайон.
Но, понятно, так сразу не окультуришь территорию диковидного московского холерного кладбища времен столыпинской реакции и крепостного права. И ушли строители, соединив дома гигантского жилмассива с городом чем-то таким, что сродни индейской военной тропе, но не в начале войны, а в самом разрушительном ее конце.
Долго, может, даже два года ничто дизельное и грязечерпательное не заглядывало в эту местность, отчего даже были два смертных случая утопления. Тогда сами жильцы вышли толпами из подъездов: впереди военнослужащие, как наиболее сознательный и сдруженный отряд, а за ними, обоеполо, все остальные категории наших квартиросъемщиков: государственные нотариусы, слесари, дипломаты, настройщики роялей и арф...
И всем миром в Новых Бубенчиках был дан бой непролазным грязям.
Так были в придомовых пространствах обузданы трясины, истреблены чертополохи и лебеда, и на складчинные деньги приобретена трава «персидский ковер», детские городки веселья и проч. А один даже жилец — ну, просто Финист — ясный сокол, а не человек! — перевернулся, ударился оземь и со своей южной родины, упакованные в дерюгу, доставил в московский двор горделивые туи!
Так красиво зажил самодеятельный микрорайон. Но еще много дальше пошли в сознательности автомобилисты домов.
— Негоже, — сказали они, — табуниться нам под самыми окнами зданий, негоже стартерной скрежетней истоньшать нервную систему жильцов. А надо своими силами строить в отдалении от домов культурные автостоянки. И милиция это приветствует, потому что со стоянок не прут машины угонщики, и машины не мешают жить населению, и преобразится антисанитарный пустырь.
И, признаем, сильны нынче правовые знания в массах. Сильна эстетическая подкованность. Однотипные, согласованные с архитекторами, ухоженные возникли перед домами стоянки. Любо для глаз и совершенно даром для государства.
Но как раз в этот момент перед домом номер пять затормозил жабьего цвета автофургон. Офицер милиции выпростался из него, за ним рядовой, за ними четверо в кацавейках. Рядовой напечатал три шага в сторону и как бы на посту встал во фрунт.
— Теперь рушь! — батально повел рукой офицер.
Созидателям, надо сказать, в их благородной работе никогда не удается достичь такого самозабвения, как разрушителям. Православный инок Паисий, доносит летопись, командированный в глубину Васюганских болот для сокрушения языческого идолища железного, построенного многолетним прилежанием многих, без подручных, один сокрушил его во мгновение ока. Но даже Паисия переплюнули в рвении кацавеечники, белым днем и единым махом разнеся автостоянку дотла.
