Пугачев - [9]

Итак, всё решено. Федосья «выпросилась у ротмистра как бы для свидания с матерью» и, получив «билет» — письменное разрешение на поездку, могла свободно покинуть Таганрог с братом и дочерью. Где-то в конце июля или начале августа 1771 года они на двух лошадях отправились в путь.

Они находились в дороге «дней с пять», когда их нагнал зять с товарищами.

Емельян был сильно встревожен:

— Што вы это наделали? Вить тово и смотри, что нас поймают! Вить я говорил, чтоб помешкать недели две. Погубили вы и меня, и себя.

Однако возвращаться было уже поздно, а потому решили продолжить путь всемером[75].

Спустя некоторое время беглецы прибыли в Зимовейскую. Вполне резонно предположить, что заехать на «малую родину» Пугачевых их заставило желание пополнить припасы на дорогу. Кроме того, было решено оставить маленькую Прасковью у Никиты Павлова, того самого казака, который в свое время привез на Дон Симона и опекал его (кстати, в семье Никиты уже жила другая дочь Симона и Федосьи)[76]. Наконец, наверное, беглецам хотелось повидать родных, прежде чем пускаться в путь на Терек.

На большом московском допросе в ноябре 1774 года Пугачев вспоминал, что, приехав домой, он сказал матери:

— Вот, матушка, знаешь ли, вить зять-та хочет и з женою бежать на Терек, да и меня зовут с собою.

Мать и жена, услыша эти вести, стали плакать. Тогда Пугачев их утешил:

— Нет, матушка, не бось, я только их провожу чрез Дон, а сам никуда не поеду.

Женщины уговаривали его не делать и этого, ибо «будет и ему беда». Пугачев уже поддался было на их уговоры, но в конце концов всё же решил помочь зятю переправиться через Дон. Делать это надо было побыстрее, потому что их в любое время могли хватиться, тем более что один из товарищей Симона, передумав, вернулся в Таганрог, а значит, мог указать властям местонахождение беглецов[77].

Пугачев перевез на своей лодке сестру, зятя и двух его товарищей «на Нагайскую сторону», где разошелся с ними. Правда, есть две сильно разнящиеся версии его расставания с зятем. На допросе в Яицком городке он рассказывал, что простился с Симоном вполне дружелюбно, а вот на большом московском допросе сообщил уже совсем иное: «…высадя всех их на берег, сам с лоткою от берегу отвалил. Зять, увидя, что он с ними на берегу не остался и их оставил, кинулся, обнажа саблю, в воду и хотел ево, Емельку, срубить, но однакож он уехал». Самозванец так объяснял причину этого гнева: «Оной зять гнался за ним с серпов, потому что он ево обманул, ибо, как оне вознамеривались бежать на Терек, то он, Емелька, обнадеживал зятя, что и он с ними туда поедит»[78].

Однако не так уж важно, как на самом деле Симон расстался с Емельяном; гораздо важнее, что они с Федосьей так и не добрались до терских казаков. По словам Пугачева, его зять просто не нашел дороги на Терек, а потому решил вернуться в Зимовейскую. Здесь «на станичном сборе» он рассказал, что Емельян перевез их через Дон и сам хотел с ними бежать. Более того, Павлов обвинил шурина в том, что именно он подговорил их бежать из Таганрога. Нелишним будет заметить, что неприятности у Емельяна начались еще до возвращения зятя и сестры, когда станичный атаман увидел у него лошадь, по всей видимости, принадлежавшую одному из беглецов, Василию Кусачкину, и стал о ней расспрашивать[79]. Новые обвинения не сулили Пугачеву ничего хорошего, поскольку «всем казакам под казнию объявлено, чтоб за реку беглецов не перевозить и самим не бегать», а потому, не дожидаясь ареста, он решил скрыться[80].

«Шатался» Емельян «по степям две недели», «а как стала ему скушно, да и хлеб, который взял с собою, весь съел», то возвратился домой. Дома жена рассказала ему, что зятя и мать арестовали и отправили в Черкасск[81]. Услышав эту новость, Пугачев и сам решил отправиться в столицу Войска Донского. Его план заключался в следующем: приехать в Черкасск раньше, чем туда привезут зятя и мать, и прийти в войсковую канцелярию, чтобы там подумали, «бутго он — человек правой», раз «сам явился» к начальству. Поначалу всё шло так, как он намечал. Пугачев приехал в Черкасск раньше своих родственников.

— Я слышу, — заявил он войсковому дьяку Карпу Колпакову, — што про меня говорят, бутто я бежал, а я не бегал.

Для убедительности Емельян показал ему «пашпорт станишной» — тот же самый, который предъявлял в канцелярии в июле, когда приезжал в Черкасск проситься в отставку.

Дьяк посмотрел документ:

— Кой же чорт пишут, что ты бежал, а у тебя пашпорт!

С этими словами Колпаков отпустил Пугачева[82].

Однако на следующий день в город доставили его родственников, а так как Симон опять повторил, что шурин «ево провожал и с ним бежать хотел, то и велели ево, Емельку, в Черкас[с]ке искать». Услышав об этом, Пугачев спешно вернулся в Зимовейскую, где на следующий же день по приезде был арестован станичными властями. Причем, если верить самому Емельяну, донес о нем станичным властям другой его зять, Федор Брыкалин. «…какой домой приехал, — вспоминал самозванец, — то пришла к нему повидатца сестра ево родная Ульяна… а повидавшись с ним, пошед домой, сказала мужу своему, а муж объявил в станишной избе»