Пугачев - [145]

.

Мы почти ничего не знаем о том, как протекала повседневная жизнь пугачевцев-каторжан. Пожалуй, единственным исключением являются обнаруженные Р. В. Овчинниковым весьма любопытные сведения о нашем старом знакомом, замечательном прохиндее, ржевском купце Астафии Долгополове. 19 ноября 1783 года в Балтийском Порту у вдовы недавно умершего солдата Якова Шалдымова Матрены родилась дочь, которую на следующий день окрестили Екатериной, а ее крестными родителями были «невольник Евстафей Долгополов» и жена капрала гарнизонного батальона Ивана Игнатьева «Анна Михайлова дочь». Это событие Р. В. Овчинников называет курьезным, поскольку «Долгополов был записным раскольником, а потому формально никак не мог выступать в роли духовного отца при крещении младенца в православном храме». Кроме того, в соответствии с судебным приговором от 9 января 1775 года Долгополова предписано было постоянно «содержать в оковах». Историк, основываясь на выдержке из уже известного нам «Статейного списка», где, между прочим, говорится, что Долгополов «особо в оковах, руки и ноги накрест, содержится», считает, что власти Балтийского Порта неукоснительно исполняли это предписание. Однако запись в документе еще не означает, что так было на самом деле. Если вспомнить, каким пройдохой был Астафий Трифонович, то можно допустить, что он нашел общий язык с местными властями, которые могли делать ему поблажки. А о том, что здешние власти за определенную мзду и впрямь благоволили некоторым каторжникам, писал А. Т. Болотов, служивший в этом месте еще во времена, когда оно называлось Рогервиком[881].

Что касается ссыльных повстанцев, то известно, что из одиннадцати сосланных в Кольский острог пятеро дожили до 1801 года, в том числе и Степан Оболяев (Еремина Курица). По всей видимости, повстанцы, отбывавшие наказание в Кольском остроге, «кормились звериным и рыбным промыслом». Некоторые ссыльные даже обзавелись здесь семьями. А вот чем «кормился» и как жил в Туруханске Михаил Шванвич, мы не знаем. Известно лишь, что умер он в ноябре 1802 года.

Участники антипугачевского заговора и прочие раскаявшиеся казаки, отправленные на поселение в Прибалтику, поначалу были не очень довольны своим житьем на чужой стороне, но потом смирились. В 1804 году у троих оставшихся в живых казаков появилась возможность вернуться на родину, однако они из-за «престарелости лет и слабости здоровья» ею не воспользовались. Кроме того, им просто не к кому было возвращаться, поскольку все их родные к тому времени умерли. Дольше всех из этой группы повстанцев прожил Иван Тво-рогов. По сведениям, приведенным Р. В. Овчинниковым, последний раз он получил ежемесячное казенное пособие аж в феврале 1819 года[882].

Несмотря на то что жены Пугачева Софья и Устинья, а также его дети были признаны судом невиновными, они, в отличие от других невиновных, были отправлены не на родину, а в крепость Кексгольм (ныне город Приозерск Ленинградской области) в 120 верстах от Выборга. В определении Сената от 9 января 1775 года говорилось: «Жен самозванца содержать в Кексгольме[883], не выпуская их из крепости и давая только в оной свободу для получения себе работою содержания и пропитания, а сверх того производя и из казны на каждого по 15 копеек в день». Конечно, 54 рубля 75 копеек в год — сумма довольно значительная для простолюдина, однако едва ли казачкам была по душе жизнь вдали от родины, да еще и в крепости под строгим надзором. Насколько были необходимы такие меры? По мнению современного историка Е. В. Анисимова, власти опасались, что жены и дети самозванца, «оказавшись в руках авантюристов», могли «стать причиной мятежа и кровопролития». По всей видимости, так оно и было. При этом других пугачевских родственников отправлять под надзор никто не собирался. Старший брат Емельяна Ивановича Дементий «в злодействе его участия не имел и служил во время турецкой войны порядочно с должною верностью», а потому был освобожден от всякого присмотра и даже был награжден 100 рублями. Двоюродный племянник самозванца Федот также был отпущен восвояси и получил 50 рублей. Правда, впредь им запрещалось называться Пугачевыми. Насколько нам известно, сестер самозванца вообще не подвергали каким-либо ограничениям, тем более что они, выйдя замуж, перестали носить одну с ним фамилию[884].

Женам и детям самозванца также было запрещено «во всю жизнь свою» именоваться Пугачевыми, а разрешалось называться «только их именами и отчествами». Если же они ослушаются и «мерским злодеевым прозванием называтца будут», власти обещали поступить с ними «со всей строгостью законов». Как уже говорилось, детей и жен самозванца отправили в Кексгольмскую крепость. Устинья, Софья, а также пугачевские дочери Аграфена и Христина были помещены в нижнем ярусе круглой башни (впоследствии она будет называться Пугачевской), «в особливом покое», а сын Трофим — в солдатской казарме «на гауптвахте, в особливой комнате». В таком положении жены и дети самозванца будут находиться до 1803 года. Ничего предосудительного в их поведении власти не находили, и жизнь несчастных можно было бы назвать вполне спокойной, если бы не одно происшествие. 14 октября 1797 года Аграфена родила сына. В результате разбирательства выяснилось, что ребенка она «прижила чрез насилие от бывшего коменданта полковника Гофмана». Дело замяли, пугачевского внука Андрея хотели отдать в воспитательный дом в Петербурге, но 5 января 1798 года младенец умер