Пугачев - [134]

.

Та жестокость, с которой бунтовщики расправлялись со своими жертвами, вызывала ответную ненависть. Напомню, что причиной, побудившей подчиненных Деколонга не брать пугачевцев в плен, а уничтожать их на месте, были «варварские приступы» восставших, под которыми подразумевались в том числе и жестокие расправы. Вот еще один из многочисленных примеров таких расправ. Пугачевский полковник Дементий Верхоланцев вспоминал: «В Курмыше на Суре, близ Алатыря, на одном острове человек до 200 бояр со своими людьми и пожитками укрылись от нас, вооружась, впрочем кто чем мог, на случай опасности. Завидев нас, крепостные люди связали их и выдали нам; их кололи пиками, а младенцев о землю хлестали». Кстати сказать, упомянутых выше трех бунтовщиков Державин повесил, помимо прочего, за то, что они замучили казначея Тишина с его женой, предварительно «наругавшись» над ней, а у их детей «младенцев», «схватя за ноги, размозжили об угол головы»[820].

Итак, вполне понятно, чем руководствовались власти, когда казнили и сурово наказывали повстанцев. Другое дело, что зачастую жестокость мятежников также возникала не на пустом месте. Кроме того, жертвами правительственных расправ порой становились люди, вовсе не причастные к бунту. Вспомним хотя бы женщин и детей, сожженных по приказанию коменданта Верхояицкой дистанции Е. А. Ступишина. Иногда незаконность тех или иных репрессий признавалась самими властями. Сомнения по поводу правомерности применения смертной казни возникают и в случае с бунтовщиками, повешенными Державиным. Так, современный историк В. Я. Мауль пишет: «…большое число пленных, в конце декабря 1773 года скопившихся в Самаре после поражения отрядов пугачевского атамана И. Ф. Арапова, вынудило Секретную комиссию откомандировать туда Г. Р. Державина. О характере действий этого следственного эмиссара хорошо написал А. С. Пушкин. Он сообщил о том, как Державин, проводя расследование, “повесил сих двух мужичков более из поэтического любопытства, нежели из настоящей необходимости”»[821].

Вот как выглядит упомянутый рассказ, услышанный Пушкиным от сенатора Д. О. Баранова и прокомментированный поэтом и государственным деятелем И. И. Дмитриевым: «…Державин, приближаясь к одному селу близ Малыковки с двумя казаками, узнал, что множество народу собралось и намерены идти к Пугачеву. Он приехал прямо к сборной избе и требовал от писаря Злобина… изъяснения, зачем собрался народ и по чьему приказанию. Начальники выступили и объявили, что идут соединиться с государем Петром Федоровичем, — и начали было наступать на Державина. Он велел двух повесить, а народу велел принести плетей и всю деревню пересек. Сборище разбежалось. Державин уверил их, что за ним идут 3 полка. Дмитриев уверял, что Державин повесил их из поэтического любопытства»[822].

От кого услышал этот рассказ Баранов и на каком основании Дмитриев сделал такую оценку державинских действий, остается неизвестным, а потому и сама оценка выглядит совершенно произвольной. Между тем в нашем распоряжении имеются источники, позволяющие составить более обоснованные заключения о том, каким следователем в действительности был гвардии поручик Державин.

Среди допрошенных им был повстанческий писарь Иван Мамаев. В конце марта 1774 года он бежал из осажденного ретраншемента в Яицкий городок, где находился до середины апреля, и опять бежал, узнав о приближении генерала Мансурова. Какое-то время Мамаев обретался в Мечетной слободе, после чего решил сдаться властям. 3 мая 1774 года в Малыковке он был допрошен Державиным и под его давлением и истязаниями (Державин бил его по щекам, колотил палкой по голове, сек батожьем) возвел на себя напраслину, благо, фантазия у него была буйная да и следователь задавал наводящие вопросы. Помимо прочего, Мамаев признался, что в свое время бежал вместе с Пугачевым из Казани и служил у него «тайным кабинетным секретарем под именем Ивана Соколова». Но сделал подследственный и более важные признания. Он рассказал, что Пугачев отправил в Петербург несколько яицких казаков, чтобы истребить государыню и цесаревича с женой, а Бибиков был отравлен агентами самозванца, причем яд Пугачев приготовил лично. Но однажды к Державину из Яиц-кого городка пришел человек, знавший Мамаева, после чего поручику стало понятно, что беглый солдат рассказывает небылицы, да и сам он в этом сознался. Чтобы убедиться в лживости мамаевских признаний, Державин провел своего рода следственный эксперимент. Ранее по подсказке Гаврилы Романовича бывший повстанческий писарь поведал ему о своей встрече с раскольничьим игуменом Филаретом, которого властям отыскать так и не удалось. Как-то утром Державин привел некоего «раскольничьего старца» и сказал Мамаеву, что этот старец — отец Филарет, который говорит, что Мамаев с Пугачевым приезжали к нему в гости. Мамаев, разумеется, подтвердил слова «Филарета», после чего Державину окончательно стало понятно, что солдат «всё напутал ложно»[823].

И хотя в некоторой изобретательности Державину не откажешь, следователем он был никудышным: мало того что навязал Мамаеву показания и лишь благодаря случайности убедился в их ложности, так еще и едва не довел подследственного до самоубийства. На одном из допросов в Казанской секретной комиссии Мамаев признался, что во время державинских допросов сначала собирался отдать душу дьяволу, а если не поможет, лишить себя жизни, которая ему «в тягость была»