Птицы, звери и моя семья - [49]

– Господин Даррелл? – уточнил он. – Добро пожаловать.

Я последовал за ним в дом через патио в магнолиях и заброшенных на зиму клумбах. Он провел меня по длинному коридору, выложенному красной и синей кафельной плиткой и, распахнув дверь, пригласил в мрачноватую залу, от пола до потолка уставленную книжными полками. В большом камине колыхался, шипел и потрескивал огонь. Над камином висело необъятных размеров почерневшее от времени зеркало в золотой раме. На длинной кушетке перед камином, почти невидимая за цветными шалями и подушками, сидела графиня.

Я совершенно не такой ее себе представлял. Я рисовал в своем воображении высокую худую и довольно страшненькую особу, а мне навстречу, словно в танце, подлетела маленькая толстуха с розовым в ямочках лицом – такой бутон. Ее медового цвета волосы были собраны в высокий пучок а-ля Помпадур, а из-под удивленно выгнутых раз и навсегда бровей глядели глаза, зеленые и блестящие, как незрелые оливки. Она взяла мою руку в свои теплые пухлые ладошки и прижала к пышной груди.

– Как мило, как это мило, что вы пришли, – пропела она голосом маленькой девочки. От нее разило пармской фиалкой и бренди в равных пропорциях. – Как это мило. Я могу вас называть Джерри? Ну конечно могу. Мои друзья называют меня Матильдой… хотя, разумеется, это не мое настоящее имя. Вообще-то, я Стефани Зиния… грубовато… звучит как название патентованного лекарства. Матильда мне нравится гораздо больше. А вам?

Я осторожно ответил, что имя очень симпатичное.

– Да, такое успокаивающее, старомодное. Имена, согласитесь, – это важно. Например, он, – графиня показала на человека, который меня впустил, – по рождению Деметриос, но я его называю Мустафа.

Она подалась вперед и, едва не задушив меня ароматами бренди и пармской фиалки, прошипела по-гречески:

– Он незаконнорожденный турок.

Мужчина побагровел, усы ощетинились, так что он стал еще больше похож на бандита.

– Я не турок, – прорычал он. – Вы все врете.

– Вы турок, и зовут вас Мустафа, – парировала она.

– Нет… не турок… это неправда. – От гнева у него почти пропал голос. – Врете вы.

– Я не вру.

– Врете.

– Нет.

– Врете.

– Не вру!

– Законченная старая врунья.

– Старая? – взвизгнула графиня, делаясь пунцовой. – Вы смеете называть меня старой? Вы… вы… турок.

– Старая и толстая, – холодно сказал Деметриос-Мустафа.

– Это уже слишком, – взвыла она. – Старая… толстая… Вы уволены! Дорабатываете последний месяц. Нет, проваливайте прямо сейчас, турок-бастард!

Деметриос-Мустафа принял королевскую осанку.

– Прекрасно. Вы желаете, чтобы перед моим уходом я подал напитки и обед?

– Разумеется.

Он молча пересек комнату, достал из ведерка со льдом, стоящего за диваном, бутылку шампанского, открыл ее и разлил ее содержимое в равных пропорциях с бренди по трем бокалам. Подал нам и поднял свой.

– Тост, – торжественно объявил он, обращаясь ко мне. – Выпьем за здоровье пожилой толстой лгуньи!

Та еще дилемма. Выпить – значит согласиться с его мнением о графине, что было бы, мягко говоря, невежливо; если же отказаться, то он запросто может сделать меня калекой. Я колебался, но тут графиня, к моему удивлению, довольно захихикала, и на ее гладких пухлых щечках обозначились очаровательные ямочки.

– Не надо дразнить нашего гостя, Мустафа. Хотя, должна признаться, этим тостом ты поставил хорошую точку. – С этими словами она сделала изрядный глоток.

Деметриос-Мустафа ухмыльнулся мне, и его золотые зубы сверкнули в отблесках огня в камине.

– Пейте, kyrie, – сказал он. – Не обращайте на нас внимания. Она живет ради вкусной еды, напитков и перепалок, и мои обязанности состоят в том, чтобы ее всем этим обеспечивать.

– Глупости. – Графиня схватила меня за руку и повела к дивану, а у меня было такое чувство, будто я прилепился к пухленькому розовому облачку. – Глупости. Я много ради чего живу. И хватит уже лакать мои напитки, пьяница. Идите и разберитесь насчет еды.

Деметриос-Мустафа осушил бокал и покинул комнату, а графиня уселась на диван и одарила меня улыбкой, не выпуская моей руки.

– Вот сейчас уютно, – удовлетворенно сказала она. – Мы вдвоем. Скажите, вы всегда ходите в одежде, забрызганной грязью?

Я смутился и поспешил ей рассказать про Салли и случившийся инцидент.

– Так вы приехали на ослике. – В ее устах это прозвучало так, словно речь шла об экзотическом виде транспорта. – Как это мудро с вашей стороны. Я сама не доверяю автомобилям – шумные, неконтролируемые, ненадежные. Когда еще был жив мой муж, у нас был автомобиль, большой, желтый. Это, скажу я вам, был настоящий зверь. Мужа он слушался, а вот мне не подчинялся ни в какую. В один прекрасный день, вопреки всем моим стараниям, он самовольно дал задний ход и врезался в большой лоток с овощами и фруктами, после чего свалился с пристани в море. Когда я вышла из больницы, я сказала мужу: «Генри»… так его звали. Согласитесь, очень изящное и буржуазное имя. Так на чем я остановилась? Ах да. Я сказала ему: «Генри, этот автомобиль – злобная тварь. В нем поселился злой дух. Ты должен его продать». Что он и сделал.

Бренди с шампанским на голодный желудок вкупе с жаром от камина совсем меня разморили. Голова приятно кружилась, я кивал и улыбался, а графиня продолжала радостно щебетать.