Птицы небесные. 3-4 части - [71]

Я молчал, пытаясь осмыслить услышанное, затем сказал, волнуясь:

— Батюшка, родной, спасибо за наставление! Но я никогда даже не помышлял о том, что бесстрастие можно достичь таким грешникам, как я! Ведь это привилегия лишь великих святых, — в отчаянии выпалил я свое соображение, не решаясь взглянуть в лицо старца.

— А святые и бесстрастные откуда же брались? Из таких же грешных людей, как и мы… Ревнуй о бесстрастии, если желаешь узнать, что такое возлюбить Бога всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, — промолвил отец Кирилл, твердо и ясно выговаривая слова.

Но меня охватили сомнения.

— Отче, это стяжание бесстрастия в моем нынешнем устроении может растянуться на долгие годы… Успею ли я?

— Не на долгие годы, а на всю жизнь монашескую, отец Симон, должно стремиться к достижению бесстрастия. Разве страстная душа может возлюбить Бога и ближнего всеми своими помышлениями? Разве Христос любил страстно? Или страстно описание любви у апостола Павла? Помнишь, как сказано: Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не безчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит (1 Кор. 13:4:7) Именно поэтому любовь никогда не перестает… — Духовник устало откинулся на подушки. — Христос любил всех бесстрастно, как Бог, и сострадал всем, как Человек. Так и нам подобает стремиться к тому, чтобы уподобиться своим любящим сердцем Господу и прийти в меру полного возраста Христова! (Еф. 4:13) К примеру, отец любит своих детей всегда, что бы они ни совершали. Такова должна быть и наша любовь к людям, как одной большой семье! Так любит своих детей их Создатель — Бог, так должны любить и мы.

— А как живет бесстрастный в этом мире, батюшка? Мне это непонятно.

— У бесстрастного уже нет браней, у него остались только приражения. Учись шествовать по жизни духом, мой дорогой, да, шествовать духом… Если мы созданы Господом для совершенной любви, а продолжаем ненавидеть ближних, мы оказываемся вне Бога в то же самое мгновение. Благодать оставляет небрежного и покидает ненавидящего, но прилепляется воедино к тому, кто кроток и трепещет словес Божиих, Его заботы и милости… А искушений с домом не бойся! Если есть воля Божия, все получится… Бог тебя благословит, отец Симон! Кланяйся от меня Федору Алексеевичу… Как он там? Переживает? — Батюшка улыбнулся.

— Читает Евангелие, по четкам молится, как умеет. А переживает о вас, отче…

— Передай-ка ему от меня коробку конфет в утешение, а вот эту коробку тебе… — Старец вручил мне две большие коробки шоколадных конфет, перевязанных алыми лентами.

— Благословите, я эту коробку от вас братии привезу в скит, батюшка!

— Хорошо, хорошо… И братии дадим утешение! — Отец Кирилл нагрузил меня коробками сладостей. — С Богом…

Дома я торжественно вручил конфеты отцу:

— Папа, это тебе от батюшки!

Отец растрогался:

— Вот уж поистине дорог не подарок, а внимание…

В Сергиевом Посаде меня ожидал вызов на заседание горсовета. В большой комнате за длинным столом сидело человек десять ответственных лиц, рассматривающих документы по нашему дому. Началось голосование. Помощник мэра, властная деловая женщина, встав, неприязненно взглянула на меня:

— У нас тут попы понакупали себе домов и еще хотят их приватизировать! Мое заключение — отказать.

Я вышел несолоно хлебавши, не решаясь сказать отцу, что мы получили отказ.

— На следующем заседании будут решать, папа! Нужно подождать, — как можно бодрее объяснил я отцу наше положение.

— Из-за лесу, из-за гор едет дедушка Егор! — отвечал прибауткой отец. — Столько ждали, да ничего. Еще потерпим, сын. Тот, кто Ждет, лучше того, кто догоняет. Гналась, вот так, лиса за зайцем. Не догнала, запыхалась. Спряталась под елку и сидит, авось заяц мимо будет пробегать. А заяц, когда за ним волк или лиса гонятся, что делает? Закладывает большую петлю и по старому следу обратно. А потом — прыг в сторону и залегает в сугробе! Вот он и прыгнул под елку, а там уже лиса дожидается… Так и мы с тобой — нервничать не будем, горсовет от нас не уйдет, а мы станем спокойно дожидаться решения на Соловьевской улице. Куда этот горсовет от нас денется?

Уверенность старика внушила мне некоторую надежду:

— Тогда молись, папа. Мы же не старые лисы… — Я рассмеялся. — Нам с молитвой нужно дела делать!

— Верно, верно, сын… Пойду Евангелие почитаю.

Шаркая ногами, он уходил к себе в комнату, а я брал четки и забирался на свой деревянный топчан, поближе к теплой батарее, где сидел с четками до тех пор, пока не потухало в окне сияние декабрьского месяца. В конце концов, собравшись с духом, я пришел к наместнику, страшась того, что меня могут оставить в Лавре. Но отец Феофан не собирался ломать мне жизнь. Он взял трубку и набрал номер эконома.

— Отец эконом? Сейчас к тебе придет иеромонах Симон, помнишь его?

— Ну как же, как же, — зарокотал в трубке бас эконома. — Вместе постригались…

— Помоги ему с мэрией, позвони куда надо! Он расскажет, в чем дело… — Наместник положил трубку и пристально взглянул на меня, словно проверяя: