Когда догорающая молодость прекращает свои тщетные поиски правды в высокоумной философии и перестает искать свет во мраке мнимых истин, она укрепляется и воодушевляется единственно Христом, находя в Нем действительную опору и прибежище. Тогда в жизни жаждущей спасения души, словно свет зари перед восходом солнца, появляется благодатный старец, нисходя в нее животворящим теплом своей духовной мудрости.
Зрелое и многоопытное рассуждение и бескорыстная жертвенная любовь духовного отца, архимандрита Кирилла, сформировали мою душу в Троице-Сергиевой Лавре и повели ее к стяжанию мира душевного и обретению непрестанной молитвы в пустынническом уединении на Кавказе. С его благословения началась наша отшельническая жизнь и создание в горах Абхазии скита в честь Иверской иконы Матери Божией. Своими руками монахи и послушники скита построили три церкви в отдаленных окрестностях высокогорного села Псху, спрятавшегося в необычайно красивой долине под склонами Главного Кавказского хребта. В самом селе общими усилиями сельчан и с помощью монахов начал строиться храм Пресвятой Троицы.
Но не строительство церквей, хотя в моей жизни это был самый благодатный, плодотворный и созидательный труд, привлекало сердце. Смутные и неопределенные поиски молитвы с юности в горах Таджикистана, затем в монашеских послушаниях в Троице-Сергиевой Лавре, а после — в труднопроходимых горных отрогах Абхазии под духовным руководством архимандрита Кирилла постепенно начали приносить свои плоды: молитва сама зазвучала в сердце, как благодарность Пресвятой Богородице за Ее неизреченную милость и как неисчерпаемый родник покаяния, текущий в глубинах моего существа, искавшего все большей близости с возлюбленным Христом.
Обновленный и заново родившийся в этих молитвенных поисках, я словно вступал в новую неведомую жизнь, ведомый теперь Иисусовой молитвой. Но какая-то скрытая часть моей личности все еще несла в себе тяжкий груз греховного видения и привычного рассеянного поведения, внушавших мне серьезные опасения: как бы они не повернули меня вспять, безжалостно швырнув душу в страшные жернова мира. Втайне, в самых сокровенностях души, мне все еще казалось, что эта чудесная сказка пробудившегося духа, внезапно прикоснувшегося через молитву к благодатной детской чистоте, может закончиться самым неожиданным образом.
Скит в честь Иверской иконы Матери Божией, построенный нами в Абхазии, уже начал приносить пользу другим людям, нашедшим в монашестве свое призвание. Мои уединенные кельи в высокогорье по-прежнему представлялись мне идеалом монашеского аскетизма, к приверженцам которого я причислял и самого себя. Однако, словно перейдя на новую ступень духовной лестницы, я обнаружил гораздо больше неясного и непонятного для меня, с чем теперь предстояло столкнуться лицом к лицу и каким-то новым образом постичь эту непостижимую духовную жизнь во всей ее возможной полноте. Надежда на Бога и любимого старца согревала мое сердце, и теперь все мои усилия сосредоточились на том, чтобы не потерять этот чудодейственный огонек неиссякаемой молитвы, осветившей душу.
Наша монашеская обитель, несмотря на потрясшее Абхазию жестокое военное лихолетье, продолжала оказывать помощь как насельникам скита, так и жителям Псху, а также тем, кто имел возможность попасть в эти места. Свои отшельнические годы мне хотелось закончить в полюбившихся горах, полагаясь во всем на волю Божию. Когда я на длительное время уходил в дальние лесные чащи на реке Грибза, иеромонах Ксенофонт, приехавший из одной северной обители, и постриженник скита, инок Пантелеймон, оставивший Москву и отрекшийся от мира, подвизались в скиту, расположенном на живописной поляне, окруженной ореховыми и каштановыми лесами, в двенадцати километрах от единственного в тех местах поселения.
В одну из весен, спускаясь из удаленного горного урочища на хутор Решевей, где располагался скит, я готовился к серьезному испытанию на прочность Иисусовой молитвы, утвердившейся в душе. Абхазия на долгие годы стала моей родиной и местом духовного рождения. Но Господь, возводящий душу к пределам Богопостижения, вел ее за Собой, неприметным образом устрояя мою жизнь и извещая сердце различными обстоятельствами о том, что девятилетнее отшельничество на Кавказе подходит к концу. Иные горизонты ожидали меня, скрытые пока еще туманными далями и облачными перевалами.
Любимому старцу и духовному отцу с благодарностью посвящается
