Птицы небесные. 3-4 части - [2]

(1 Кор. 1:28–29)

ПЕРЕМЕНЫ

Если Я сказал вам о земном, и вы не верите, — как поверите, если буду говорить вам о небесном?

(Ин. 3:12)

Ничтожен язык мой, произносящий святое слово «Бог», но дух человеческий достоин постижения безмерной любви Твоей, Боже, ибо Ты создал его во славу Твою и в служение Тебе. Знать Тебя, не постигая Тебя, во много раз лучше, чем постигать Тебя, не зная Тебя. Ибо, не зная Тебя, такое разумение есть то же самое, что и неведение. Знать Тебя через Твою благодать, Христе, и молиться Тебе — истинное начало всякой духовной жизни.

Господи, ныне Ты дал мне познать, что молитва святым именем Твоим — единственный выход из темницы помыслов для запутавшейся души, пойманной сетями лукавого мира и заключенной навечно в крепчайшие стены непрерывно укрепляющегося невежества, чей создатель — мой оземлянившийся ум. Ты, Боже, опытно открыл душе моей, что куда бы ни обратил свои усилия человек, не имеющий спасительной молитвы и прилагающий все свои силы, чтобы только вырваться на свободу, там лишь крепче укрепляются стены его заключения, еще больше растет его одиночество и отчуждение от людей и еще бдительнее жестокие стражи-страсти стерегут двери его темницы. О Иисусова молитва, ты — и противоядие от мысленной брани, и благодатное лекарство от заразной смертельной болезни неведения, учительница ума, утешительница сердца и покров души, нашедшей в тебе свое прибежище!

В середине апреля я вышел с Грибзы. Разбуженная вода зелеными буграми вздувалась на валунах. Падая с обкатанных глыб, она разбивалась о камни с шипящим грохотом, как будто ударяла в литавры. Весенний гул проснувшейся реки отдавался эхом в зеленеющих лощинах, словно множество духовых оркестров наполнило праздничным звучанием молчаливый горный простор. Будущее представлялось совершенно ясным, понятным и непременно радостным. Благодатная свобода духа, не имеющего никаких забот и попечений, беспрерывным потоком Иисусовой молитвы орошала изнутри все мое сознание и даже тело, звуча в сердце подобно торжественному гимну. Тем не менее скрытая тревога присутствовала в груди, поскольку я не знал еще во всей достоверности, как пользоваться полученным знанием в повседневных ситуациях, то и дело переворачивающих жизнь с ног на голову. Так и оказалось: проблемы ожидали меня прямо за калиткой скита.

Громкий говор в летней кухне говорил о том, что чаепитие в разгаре:

— О, Симон пришел, вот здорово!

Навстречу поспешно выбежал радостный инок Пантелеймон.

— Благослови! А зимовка в этот раз прошла удачно, так? — спросил он, пытливо разглядывая мое лицо.

— Слава Богу! О чем спорите?

Я не успел дождаться ответа. На порог вслед за иноком вышли его гости: брат Никита и математик из Москвы Николай, а также отец Ксенофонт с неизвестным мне худощавым парнем в подряснике и послушник Аркадий, оставшийся на Псху после отъезда скитоначальника. Мы столпились во дворе и неловко обменялись приветствиями, путаясь в очередности.

— Батюшка, вы вовремя пришли! — объявил отец Ксенофонт. — Мы как раз обсуждаем наши новые варианты, как нам всем лучше распределиться. Заодно познакомьтесь — это послушник Евгений из Ново-Афонского монастыря. К нам просится. С зимы живет на Псху…

— А почему ты, Евгений, ушел из монастыря? — насторожился я.

— Суетно, отче, и хочется подальше от мира. Меня в нем сильно ломало, пока не попал на Псху. Я уже отцу Ксенофонту рассказывал и вам бы хотел поисповедоваться. Надеюсь здесь духовно выздороветь…

— А как твое физическое здоровье?

— Тоже никуда не годится, — пожал плечами Евгений, поглядывая на меня из-под недоверчиво сдвинутых бровей.

— Тогда исповедь, литургия, молитва и послушания — твои лекарства. Если потерпишь все трудности кавказской жизни, непременно выздоровеешь! Только нужно полностью отстать от прежнего греха и дурных привычек. Несколько дней молитвы не избавят тебя от дурных страстей, поэтому не падай духом, но держись постоянного покаяния.

— Прошу ваших молитв, — ответил он со скупым поклоном.

— Вот что, отец, хватит стоять во дворе! Заходи присаживайся, ешь и слушай! — Инок Пантелеймон завел меня в кухню.

Мне налили тарелку борща, придвинули соленые помидоры, огурцы, вареный картофель и пахнущий теплом печи свежий хлеб.

— Как видишь, приехал снова мой брат с другом Николаем. Пока они нам здесь помогали, одна мыслишка у меня появилась… — продолжал геолог. — Хочу с братом податься на Север, истосковался! Помнишь, я тебе рассказывал: болота, дороги песчаные, брусника, клюква, комарики… Есть на Печоре сокровенные места: два дня на лодке плыть. До самого Урала — ни одной души! Вот там с братом хотим келью поставить… Что скажешь?

— Скажу откровенно: отец Кирилл еще в прошлом году говорил, что ты, возможно, уедешь на Север, и был не против, если попросишься… По-моему, тебе тесновато на Кавказе. Север все же пошире будет! Можешь ехать. Если что не получится, возвращайся в скит, — высказал я свои соображения.

— Тогда благослови, отец, на сборы меня и брата! Оставляю тебе весь свой инструмент в ящиках и все семейные серебряные ложки — можете обменять на продукты, вдруг нужда возникнет… Вряд ли я вернусь обратно! Возраст уже не тот, чтобы по стране туда-сюда ездить… А какое будет твое духовное слово, отче Симоне?