Птицы небесные. 3-4 части - [69]

— Расскажи, расскажи, как пустынничаешь, отец Симон! — Игумен рассадил нас в глубокие кресла в своем кабинете. — Как Иисусова молитва? Пробивается?

— Пробивается, отче, но, к сожалению, только, пока я живу в лесу. А вот приехал в мир и сильно приуныл: все начинаю терять! Своего отца нужно перевозить поближе к Абхазии, и я засел с документами.

— А чего ж ты к начальству не обратишься? У них же везде знакомые! — Архимандрит недоуменно развел руками.

— Неудобно как-то, отец игумен.

— Чего там неудобного? А то совсем молитву потеряешь!

Он был прав, и мне пришлось впоследствии решиться следовать его совету.

— Знаете, отче, опасаюсь одного — попадешь к наместнику, а он передумает, возьмет да и оставит в Лавре, — высказал я открыто свои страхи.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся, не удержавшись, архимандрит. — Это верно, но ты молись, молись, молись, ты же пустынник!

В Оптиной мы долго тянули четки у могилок преподобных отцов, из которых моим любимым был преподобный Амвросий. В его келью нас проводил друг издателя — монах-иконописец, благообразного и смиренного вида.

— Хороший какой батюшка! — шепнул я на ухо своему другу.

Тот согласно шепнул мне в ответ:

— Очень! Тут все хорошие.

Вернувшись на Соловьевскую, я с отцом погрузился в долгое ожидание сообщения из мэрии. За время моего отсутствия в доме развелись полчища тараканов. Старик бесстрастно сметал их со стола рукой.

— Пошли прочь, дармоеды! Развелись тут… Надо же, никакая гадость их не берет! А так они безобидные…

Но оказалось иначе. Со мной у них началась настоящая война. По утрам я обнаруживал под коленками кроваво-красные шишки, которые жутко чесались! «Непонятно, откуда они берутся?» — задавал я себе вопрос.

Вечерами, после молитвы, я немного читал перед сном. Особенно полюбилась вышедшая тогда книга архимандрита Софрония «Старец Силуан». Поглядывая поверх книги, я замечал, как тараканьи усики выглядывают из-за шкафа, но, как только я шевелился, они исчезали. Однажды я заснул с книгой в руках. Проснулся внезапно от ощущения укуса под коленками. Я нервно шевельнул ногами, и из моих широких монашеских штанов выбежала впопыхах куча тараканов.

«Ага, понятно… Днем вы прикидываетесь, что питаетесь хлебными крошками, а ночью кровь сосете!» — Я разгорелся на них сильным гневом. Но каким бы ядом я ни заливал углы кухни и своей комнаты, количество тараканов не убывало, а даже как будто возросло. Эта тараканья война стала моим затяжным кошмаром.

В конце концов от хождения в мэрию и обратно в ногах стала ощущаться болезненная слабость, в пальцах рук появилась дрожь, я простыл на морозе и заболел. Поднялась температура, и пришлось слечь. Отец Анастасий принес антибиотик ципролет, расхваливая его как самое действенное средство против гриппа.

Действительно, эти таблетки мне помогли, но неделю я провалялся без сил на моем топчане.

От отца Игнатия обо мне узнал молоденький иеродиакон Агафодор. Он стал периодически навещать меня, принося фрукты, по пути из Лавры на подсобное хозяйство, где он служил в храме преподобного Сергия. Помощница издателя и художественный редактор с большим сочувствием отнеслась к моему положению и приносила нам с отцом из лаврской кухни горячую еду в кастрюльках, чем сильно выручила нас. От болезни осталось чувство благодарности к этим людям и множество стихотворений.

Иеродиакон нравился мне своей искренностью и открытостью. Он чистосердечно делился со мной своими недоумениями:

— У меня, батюшка, наверное, на лбу написано: «Дайте мне совет!» Все кому не лень советы мне дают, даже чудно…

— Но, дорогой отец Агафадор, я же не даю тебе советов? — невольно засмеялся я.

— Это точно, только вы не даете почему-то.

Восстановление от болезни шло медленно. Слабый, задыхающийся, в свободные от мэрии дни я ходил в Лавру к преподобному Сергию, где сослужил с лаврскими отцами воскресные и праздничные литургии.

Состояние моего здоровья стало таким, как будто я никогда не жил в горах, а все, что было со мной на Кавказе, казалось прекрасным, чудесным сном. Даже горное село Псху виделось из Сергиева Посада невообразимо далеким и недосягаемым. Молитва сделалась слабой и вялой, словно душа моя до этого никогда не молилась.

В одну из таких отчаянных вылазок из дома в Лавру мне встретился наш монастырский врач. Когда эта сострадательная женщина увидела меня, то воскликнула:

— Отец Симон, да у вас налицо нервное истощение!

В эти же дни дома раздался звонок от отца Пимена:

— Как идут наши дела с приватизацией дома, Симон?

— Никак не идут, отче.

— Почему? — задребезжала трубка.

— Решают, решают и снова откладывают. То одну справку нужно, то другую. Первая эпопея была с покупкой дома, а приватизация — это вторая эпопея. Я уже совсем без сил, устал…

Голос архимандрита потеплел:

— Сочувствую… Хотелось бы тебе помочь, но у нас в обители такая стройка, некогда даже позвонить тебе! Не высыпаюсь, и все такое… Впрочем, у меня есть для тебя утешение!

— Какое утешение, отче? — не понял я.

— Хочешь батюшку навестить в «Кремлевке»? Ему сделали операцию на сердце, вставили батарейку. Теперь с ним можно даже общаться. Я у него недавно побывал… Ну так что?