Птицы небесные. 3-4 части - [44]

Но сколько мы ни вглядывались в крутящийся и летящий навстречу снег, слепивший глаза, смесившийся с пеленой густого тумана, ничего не видели, кроме клубящейся серой мглы. Примерно помня направление к последнему жилью, я продолжал медленно идти вперед, все время опасаясь пройти мимо него, поскольку не мог узнать местность, занесенную снегом. На малое мгновение впереди справа блеснула синева вечернего неба и тут же скрылась. На ее фоне мелькнула хижина, утонувшая в сугробах.

— Георгий, балаган! — указал я своему спутнику, шедшему за мной и опустившему голову из-за резких порывов снежных хлопьев, секущих лицо.

— Где? Где? — Он озирался вокруг, запорошенный снегом и похожий на ледяной столб. Очередная туча накрыла нас снежным бураном, но я уже знал, куда идти.

— Мы уже рядом, и наше прибежище вроде не упало! — Мне пришлось придать своему охрипшему голосу как можно больше бодрости, чтобы воодушевить инока.

Рывком я распахнул дверь балагана: внутри было сухо и тихо. По бокам стояли деревянные топчаны, посередине хижины располагался очаг, рядом лежали дрова. Ничего из брошенных владельцами кастрюль, фляг или муки уже не нашлось — псхувцы унесли все, что можно было взять. Одеревеневшими руками мы сбили снег со штормовок, но пуговицы не удалось расстегнуть. Пока мой друг возился с очагом, разводя огонь, я набрал в котелок снега, достал крупы и чай. Огонь жарко запылал, сделав наш приют уютным. От одежды повалил пар. Мы уселись возле огня, держа в отогревшихся руках штормовки и просушивая их. За стенами балагана бушевала снежная буря, а внутри него и в наших душах оживало мягкое ровное тепло.

— Ну, отец Симон, так близко к смерти я еще не был… Думал, что уже нам труба! Ничего себе ощущение, так сказать… Сейчас сидим у огня так спокойно, словно минуту назад не погибали, — рассуждал послушник, глядя в костер и подкладывая в него сухие ветки. — А вы молодец, не растерялись!

— Георгий, если бы на секунду Господь не показал это жилье, мы бы сами никогда не нашли его!

— Слава Богу! — Он приподнял лицо, освещенное красноватыми отблесками огня. — А я уже было собрался помирать… — Внезапно какая-то идея пришла ему в голову. — Давайте завтра, если погода установится, сделаем крестный ход в честь нашего спасения? А крест я сделаю из бруса, вон его сколько в балагане!

Мы кинули на топчаны спальники и, сидя на них, углубились в молитву.

Солнечные лучи проникли сквозь оторванную ветром дранку и разбудили меня. Тишина стояла необыкновенная. Капитан еще спал. Откинув спальник, я выбрался наружу: волнистая поверхность горных лугов искрилась в морозном воздухе. Метрах в пятистах от нас возвышалась скальная глыба вершины Цыбишха. Снежный покров лег чуть выше щиколотки, но в сухом морозном воздухе он стал снежной пылью, не мешающей движению. Потянул сладкий запах дыма. Послушник разжег очаг и выглянул наружу:

— Ух ты, вот это красота! Душа радуется… До сих пор не знаю, как мы живы остались! После причащения он сколотил внушительный крест и, крепко взяв его в руки, торжественно выступил вперед. За ним след в след отправился и я с пением тропаря Честному Кресту «Спаси, Господи, люди Твоя!». Георгий оглянулся:

— На вершину, батюшка?

Я кивнул головой, не прекращая петь. Послушник подхватил: «И благослови достояние Твое!»

В кристально чистом воздухе наши голоса казались молодыми и звонкими. В груди все пело от непередаваемого счастья. Под вершиной мы обнаружили небольшой грот с нависающей козырьком скалой, установили в нем крест и еще раз пропели тропарь.

Только теперь можно было оглядеться: в глаза сразу бросилось необъятное далекое море, манящее лазурью, сливающейся с горизонтом. Влево уходил Чедымский массив, слово высокий ледяной замок, за ним вдалеке маячили суровые вершины Эрцог и Эльбрус. Мы переглянулись, никаких слов не требовалось… Выбрав в скалах камни, прогретые поднявшимся солнцем, довольный послушник и я вволю помолились, пока холод не взял свое.

За чаем после ужина разговорились по душам.

— Отец Симон, какое, на ваш взгляд, особое, даже преимущественное, занятие для монаха? — обратился ко мне Георгий, вороша в костре угли палкой. — А то я смотрю, везде строят, строят. Думают, вот построим — и все, а потом увлекаются, и конца этому не видно…

— Не на мой взгляд, а опираясь на слова святых отцов, высшее монашеское делание — молитва на всякое время.

— А какая самая лучшая молитва?

— Самая лучшая, конечно, непрестанная молитва. Она есть истинная живая вода благодати, о которой говорил Христос. Эта молитва, словно родник, никогда не перестает течь из нашего сердца, если мы сподобимся ее дара.

Послушник перестал ворошить угля и недоуменно взглянул на меня:

— А разве такое бывает?

— Конечно бывает. Ее стяжали наши кавказские подвижники. Ее заповедали нам преподобные отцы Добротолюбия, и не только они, а также святители Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Богослов, великие аскеты — Исаак Сирин, Ефрем Сирин, афонские монахи. Многих ревнителей Иисусовой молитвы Бог сподобил такого дара.

Капитан отложил в сторону обгоревшую палку, которую он использовал вместо кочерги, и заинтересованно произнес: