Птичий грипп - [15]

Евгений Григорьевич был хитрый воспитатель – баловал внука не одним подзатыльником, а и конфетой «Мишка на Севере». Ударно, до синевы он выпорол Данилу всего раз, после того, как нашел красным мелом нарисованную у них рядом с дверью свастику.

– Как не знаешь? Кто еще мог, кроме тебя, говноед? У тебя вечно руки в мелках…

Дедушка был общественник. Советский Союз начинался для него со двора, где он сажал деревца и разбил огород. На подъезде повесил такое объявление: «Уважаемые жильцы подъезда! При входе в подъезд не хлопайте дверью подъезда. Совет подъезда». Он следил, чтобы Данила подрастал приветливым и бдительным мальчиком. И стал бы «мировым парнем».

Но началась перестройка, и дедушка негаданно изменился. Он показывал всем (даже во двор выносил) перекинутый через руку ремень с зацарапанной пряжкой:

– Тут орел был. Наш, двуглавый. А я его лобзиком – вжик-вжик… Большевиков боялся.

Дворовое хозяйство дед не забросил, но теперь хвастливо говорил:

– Во какой я кулак! Это все мое, и вишня, и вон тополь тот, и сирень, это я все сажал! Проснулся, иду к окну и гляжу на свою землицу. Попробуй раскулачь, накось выкуси!

Однажды Девятого мая дедушка захмелел:

– Данилкин, пойдь-ка сюды!

– Да, дед Жень…

Родителей в доме не было.

– Не, ты помнишь хоть, где в сорок пятом этот день дедуля твой встречал?

– В госпитале.

– Верно. Помнишь. Меня немец шмальнул под Будапештом, ну, я валялся, отдыхал. А знаешь, чего я раньше делал?

– Когда, дед?

– Ну, до того, как Будапешт брал.

– Партизанил?

– Иди ты! – Евгений Григорьевич празднично захохотал, обнажив бескровные десны над зеленоватыми зубами и парой золотых коронок. – Я жидов и коммуняк вешал. Не хошь?

Молодцевато вскочив со стула, худощавый старик ударил себя кулаком по сердцу и наотмашь вытянул правую растопыренную руку. Лысая голова его, в колючках седины, забагровела.

Он сел и отдышался.

– Потом уже чую – бита эта карта, говорю хлопцам: надо драпать, хлопцы, пока целы. Мы в лес и ушли и вроде партизан стали. По мне, просто лесовики… Ягоды, грибочки, плутаешь среди деревьев, воздух пить можно… А через полгода мы с красной частью сомкнулись. Во как бывает! – Он смерил Данилу назидательным взглядом и опять расхохотался, хрипя и кашляя, наслаждаясь кашлем, праздником и рассказом.

Внук молчал.

– Слушай, – задумчиво сказал старик. – А ведь это ты тогда немецкий знак рисовал? Я как увидел, у меня чуть ноги не отнялись.

– Не я.

– Как не ты?

– Честно, дед Жень, я – нет…

– Неужели Петя? Мы с ним одну старушку не поделили. Брежнев еще здравствовал. Петя-то, помнишь, Петр Кузьмич. На праздники к нам ходил. Он, стервец, со мной из одного отряда был… этот… Мы с ним за старушкой одной приударили, на концерте встретили, в Доме ветерана, я его учил: сегодня я у ней, завтра ты, мужчиной будь, а он ревновал, чудно-ой стервец был. И все грозился: донесу на тебя. Значит, это он рисовал? Я предполагал… Не, я сразу к этой старушке дорогу забыл, а что тебя порол, извиняй… Да и на пользу битье с малолетству, если в малых дозах, правильно говорю?

Данила заторможенно кивнул.

Через полгода любимый дедушка умер во сне. И из живых оставил свою фашистскую тайну одному Даниле.

В четырнадцать лет в гостях у одноклассника Данила украл книжку «Они сражались за свастику». Пронес тонкую брошюру под майкой. Вернувшись домой, шмыгнул в туалет. Его увлекли первые строки. «Либо мы победим, либо враг пройдет по нашим трупам», – Адольф неплохо соревновался с краснокожим каманчем и ушастым Бэтманом. «Каждому свое», – добавлял этот герой с напряженно-мужественным лицом и ласкающими глазами и отворачивался так резко, что промытая челка взлетела ввысь, как качели.

В семнадцать Данила обрил голову и огрубел духом. Повод – обилие «черных» кругом. Истиный мотив – внутренняя ярость. Он был «пионером», ходил на «акции», лупил, его лупили, стал глуховат, но безошибочно слышал, как у врага всхрустывает ребро, умел шифроваться, опять ходил на «акции», обегая сумрачные дворики и последние электрички. Он отошел от движения, менял работы, и вернулся. И возглавил личную свою стаю.

Они расклеили по метро листки:

88! Бригада ВВ. Вторник. 17.00. М. «Каширская». Центр зала.

И сейчас, майским вечером, он вскочил в автобус, который потащил его к метро. Степан Неверов и был тем, кто приехал на Каширку.

Они поднялись с Данилой и пошли по раскаленному Андроповскому проспекту. Сзади скользили ловкие тени.

– Что тебя привело к нам? – сухо спросил Данила.

– Меня… интерес.

– Ты знаешь наши идеи и методы?

– Знаю. Могу сказать, что мне… Мне тоже не нравится Чуркистан!

Данила одобрительно хмыкнул.

Степа продолжил:

– Я знаю, вы работаете конкретно. Вы санитары леса. Это комплимент. У многих руки уже опустились, мол, каюк, захвачена Россия. И вдруг вы. Вы – это здоровая реакция национального организма. Главное – вера, вера благодаря вам пробуждается! Вера знаешь во что? Что есть еще силы у России. Силы, чтобы сохраниться. А я… я для того и обратился, чтобы узнать про вас больше!

– Ты готов отдавать нации свое время?

– Я занятой, если честно…

– Запишем в сочувствующие. Будешь свободнее – повысим в звании.